Что касается мотивов его поступков, предложенных обвиняемым и им самим отвергнутых, то некоторые решили, что так он всего лишь намеренно пытался запутать судью и присяжных дополнительными вариантами. Другие же считали, что Нильсен был искренне озадачен. Мы надеялись (тщетно, как оказалось), что психиатры сумеют отсеять зерна от плевел.

– Участвовали ли вы когда-нибудь в расследовании дела, где главный подозреваемый так охотно сотрудничал бы с полицией? – спросил Иван Лоуренс в начале перекрестного допроса мистера Джея.

Главный инспектор согласился, что ему еще никогда не встречался обвиняемый, который с самого начала бы сотрудничал с такой готовностью, и открыл, что даже за неделю до суда Нильсен все еще помогал полиции опознать других жертв с фотографий. По вопросу спасения жизни Карлу Стоттору мистер Джей признал, что Нильсен не упоминал ни о какой попытке утопить его в ванной, пока собака не привлекла его внимание к телу, и Лоуренс предположил, что Нильсен полностью заблокировал эту часть воспоминаний – данное предположение еще сыграет свою роль при рассмотрении психического состояния Нильсена. Джей сообщил, что свое длинное признание Нильсен зачитывал спокойным, безразличным, будничным даже тоном, в то время как он, Джей, счел суть его рассказа «ужасающей».

– Не показалось ли вам практически невозможным соотнести человека, с которым вы говорили, и перечисленные им ужасные вещи? – спросил Лоуренс.

– Это и впрямь было нелегко, – ответил тот.

Мистер Джей закончил свои показания формальным признанием: Деннис Нильсен до своего ареста являлся образцовым гражданином без предыдущих приводов в полицию.

Детектив главный суперинтендант Джеффри Чемберс провел весь день вторника 25 октября, и утро среды, 26 октября, зачитывая вслух записи допросов Нильсена. Чемберс, «старый мудрый филин», цитируя Алана Грина, читал эти удивительные признания совершенно без эмоций, как и обвиняемый, который пролистывал свои записи и следил за рассказом Чемберса слово в слово, будто готовый тотчас исправить любые ошибки, если таковые возникнут. Однако зрители были загипнотизированы столь подробными описаниями смертей и почти не отводили глаз от Нильсена на протяжении всех четырех часов, которые ушли на чтение всех записей допросов. Некоторые испытывали потрясение и недоверие, другие, судя по их виду, едва сдерживали слезы. Одна молодая светловолосая женщина смотрела на Нильсена с явной ненавистью во взгляде. Присяжные нервничали: один мужчина постоянно проводил руками по волосам и морщился от подробностей. Многие нервно улыбнулись, когда Чемберс дошел до ремарки Нильсена, что тот, мол, «как-то не пересчитывал» тела под половицами. Один присяжный сильно побледнел и старался дышать глубже. Темноволосая женщина периодически бросала на заключенного озадаченный взгляд, словно искала в нем какой-то ответ. На том моменте, где Нильсен описывал распаковку свертков с человеческими останками, трупную вонь и колонии личинок, даже судья, казалось, начал испытывать дурноту. К концу показаний мистера Чемберса в суде было предъявлено несколько улик, включая большую кастрюлю, в которой Нильсен отварил три головы, разделочную доску, на которой он разрезал на кусочки тело Гвардейца Джона, и ножи Мартина Даффи. Лицо судьи исказило отвращение, а двое присяжных выглядели так, что их, казалось, вот-вот стошнит. В зале то и дело раздавался нервный кашель. Как никогда стала очевидна пропасть, лежащая между обычными мужчинами и женщинами и бесстрастным заключенным на скамье подсудимых. В этот момент сложно было поверить, что Нильсен вообще человек. Как писал он позже, он и сам задумался тогда: не разлагался ли он заживо на своей скамье в глазах присяжных с каждым новым словом его признаний?

Фотография Мартина Даффи также была продемонстрирована в качестве улики. Ее показали обвиняемому, и тот подтвердил, что это действительно Даффи. В своем личном дневнике Нильсен писал о том, как это происходило на допросе в полиции: «Детектив Чемберс передал мне цветную фотографию молодого человека. Я узнал в нем Мартина Даффи, только моложе. Меня переполнили воспоминания. Я заставил себя прекратить об этом думать. Мне хотелось расплакаться, но вокруг было слишком много свидетелей». Теперь, в суде, свидетелей имелось еще больше. Нильсен сохранял видимое спокойствие, и никто из присутствующих не знал, чувствовал ли он в этот момент хоть что-нибудь.

В процессе перекрестного допроса мистер Чемберс согласился, что полиции удалось отследить тех людей, которые приходили к Деннису Нильсену в первую или вторую квартиру и уходили оттуда нетронутыми. Вероятно, в действительности таких людей было гораздо больше четырнадцати, но разыскать удалось только их. Он также согласился с тем, что Нильсен как будто сам хотел снять этот груз со своей души, отчего выдавал весьма точные детали по одним убийствам, но не способен был припомнить подробности других (позже Нильсен сказал, что его недолгая карьера полицейского научила его: если подозреваемый слишком часто отвечает «Не знаю», то полицейские теряют терпение, поэтому он старался не чинить им препятствий. Он думал как полицейский, расследующий свое собственное дело. Иногда подробности одного убийства сливались в его памяти с другим, пока он не переставал понимать, что – важно, а что – нет; и все же он пытался максимально облегчить работу допрашивающим его полицейским. Убийство Гвардейца Джона, к примеру, представляло собой этакий монтаж из отдельных вспышек воспоминаний и пересказа хичкоковской «Порванной занавески»). Чемберс подтвердил, что обвиняемый не выказывал признаков сожаления, ужаса или отвращения, рассказывая о расчленении гниющих тел и о варке голов на плите. На этих словах Иван Лоуренс молча сел на место. У Алана Грина больше вопросов к свидетелю не имелось: сторона обвинения закончила.

В среду днем Иван Лоуренс встал снова, чтобы начать линию защиты. Он заверил, что не собирается доказывать безумие Нильсена в медицинском или юридическом смысле, только то, что он страдал от психической ненормальности в момент каждого убийства, а следовательно, не способен был намеренно эти убийства планировать. Защите требовалось доказать лишь, что он мог страдать от этой ненормальности, подчеркнул адвокат Лоуренс, а не то, что он точно от нее страдает – однако в этот момент судья вмешался, упрекнув Лоуренса: только он, судья, может направлять присяжных по слову закона. Тот закончил свою вступительную речь попыткой убедить присяжных не считать эти убийства такими уж ужасными, а убийцу – таким уж жестоким. Он просил их не тратить свое время на подобные измышления:

– Вы представляете здесь интересы общества, а общество требует взвешенного и справедливого решения.

На этом Лоуренс вызвал своего первого свидетеля, доктора Джеймса Маккейта из Бедлама.

Доктор Маккейт начал свою речь с неожиданного замечания о том, что в каждом случае убийства Деннис Нильсен страдал от серьезного расстройства личности, которое значительно ограничивало его вменяемость. По его словам, тот демонстрировал неадекватные шаблоны поведения, которые перешли из юности во взрослый возраст. Затем он вкратце рассказал о ранних годах Нильсена, с которыми читатель данной книги уже знаком, и сделал три любопытных вывода в самом начале своих показаний: