Циммерман, переодетый в одежду греческого рыбака, на соседей в лодке походил разве что очень издали. Превосходил всех там ростом минимум на полголовы, а уж толще был, так больше чем вдвое. Да и кожа лица, бледная, с зеленоватым отливом, на продубленную солеными ветрами и прожаренную южным солнцем рыбацкую не походила никак. Соревнование в гляделки беглец проиграл, но перед тем на Аркадия глянул с такой неприкрытой ненавистью, что у того дыхание перебило.

«За что?! Что я ему плохого сделал?! Можно сказать, от лютой смерти спас. Селяне, объявившие себя казаками, жидов живыми не оставляли. И вот, на тебе, смотрит как на самого жестокого врага… В натуре, нет в мире справедливости».

Поникший было аптекарь сунул руку за пазуху и попытался быстро выхватить оттуда что-то. У Аркадия сам собой вдруг образовался в руке «тэтэшка», направленный в лоб Циммерману, но сдвоенный выстрел с кормы прозвучал раньше. Старый еврей улыбнулся победно и, выронив выхваченное, рухнул на дно лодки. К застарелой рыбной вони примешался свежий запах дерьма и мочи. Уже не раз сталкиваясь с тем, что сфинктер и мочевой пузырь при смерти опорожняются, попаданец поначалу подумал на покойника как виновника, однако тут же заметил мокрые в соответственных местах штаны пацана-грека.

«Блин… а ведь и этих всех мочить придется, и зассанца в том числе. В лодке или на берегу могут быть закладки для пересылки. Да и помощь рабу в побеге, по здешним понятиям, имеет только один вид наказания – утопление. Благо искать водоем не придется, прямо со своей посудины в воду и пойдут».

Спрыгнувший в лодку Вертлявый поднял со дна уроненное евреем.

– От клятый жид! – в голосе начальника охраны прозвучали нескрываемые удивление и восхищение. – Так це зажигалка под пистоль роблена! Перехитрил, старый черт!

Зажигалки, сделанные в виде пистоля, здесь, на Дону, не продавались. Во избежание несчастных случаев и неправильного понимания. Резких людей – сначала стреляющих, потом думающих – среди казаков хватало, поэтому такие изделия шли только как подарки за границу. Нетрудно догадаться, что, желая избежать пыток, которым его наверняка подвергли бы, Давид и пошел на такой шаг, спровоцировал свое убийство.

Краткий допрос греков выявил, что побег задуман было давно, Циммерману заранее сшили рыбацкую одежду – не оказалось в Азове грека такой комплекции, – подготовили коней невдалеке от Перекопского перешейка, договорились с другой греческой семьей о лодке для бегства дальше. Куда – греки не знали. Плата за участие в помощи беглецу обещана была огромная, что и подвигло старого контрабандиста на риск. Старик пытался вымолить жизнь хоть для молодых, но на слезные просьбы никто не отреагировал. Раньше надо было думать.

Поразмыслив немного, Аркадий приказал Василю выбрать нескольких самых хватких хлопцев и, подплыв к ожидающим алхимика татарам на рыбацкой лодке в темноте, перебить их, поехать на захваченных при этом конях к месту расположения другой лодки и наказать и тех. О судьбе пойманных уже рыбаков не упоминал, да Вертлявый и не спрашивал. Зачем?

Осмотрев обнаруженное в лодке и не найдя там ничего предосудительного, предложил разделить все между участниками карательного рейда, казак, убивший аптекаря, в число его участников попал. Возражений не последовало, после чего лодка и струг разошлись. Назад попаданец не оглядывался и теоретически остался в неведении о судьбе греков.

А по прибытии в Азов его ждала новая напасть. Приплывший с верховьев Дона гонец привез известие, что затея с мартеном закончилась крахом. О том, что в лодке таки была закладка, казаками не найденная, никто не узнал в связи с утоплением лодки по возвращении из успешной карательной экспедиции.

После битвы

Восток Польши, июль 1639 года от Р. Х.

Несколько дней после битвы стали для Богдана самыми хлопотными и выматывающими за всю жизнь. С учетом тягостей предыдущего периода он заметно похудел и обзавелся новыми морщинами, заметней стала в волосах седина. Ближайшим соратникам приходилось не легче – Свитка совсем на деда стал походить, а на Кривоноса, потерявшего в весе еще больше, с покрасневшими от постоянного недосыпа глазами, так смотреть страшно порой было. Вылитый упырь, ночью в темном переулке встретишь – от страха помереть можно.

Многие десятки тысяч убитых, причем не только своих, но и чужих, необходимо было срочно захоронить. Над полем битвы повисла удушающая вонь разлагающихся трупов. Попировать на них явились тысячи падальщиков, крылатых – от их карканья и клекота днем приходилось говорить погромче, прогнать воронов, грачей, коршунов и прочих любителей тухлятины оказалось невозможно. Ночью их сменяли псы, волки и лисы, обнаглевшие до того, что пытались разрыть уже захороненных покойников. Первые две ночи в бывшем польском лагере, где осталась часть победителей, спать пришлось под тявканье, вой и грызню трупоедов.

Для погребения пришлось несколько раз увеличивать число привлеченных к землеройным работам новых рабов – поляков. На это ушло более полутора суток. Хоронили погибших в братских могилах, вперемешку, поляков, казаков, немцев, калмыков и татар. Терявших сознание от тяжелой и страшной работы поляков немедленно меняли на отдохнувших. Священнослужители вынуждены были смириться с необходимостью проводить обряды над одной могилой одновременно. Гетман очень хорошо помнил рассказ Аркадия о судьбе собственного тела там, откуда тот прибыл. Исходя из этого, понимая, что здесь казакам не удержаться, во избежание осквернения могил Хмельницкий запретил проводить захоронение по конфессиям.

Такое решение не понравилось многим, но все сильнее давивший на обоняние запах разложения помог гетману протолкнуть именно этот способ упокоения мертвых. Своим он объяснил, что при отходе войск из этой местности «цивилизованные поляки» немедленно кинутся гадить на останки погибших врагов, а пленников никто и не спрашивал. Кинувшиеся было спорить атаманы почесали затылки и согласились с его решением. Богдан даже заработал еще толику уважения за такую предусмотрительность.

– Глянь, а я и не подумал об этом… – развел руками Татаринов.

– От вумна голова! – привычно восхитился гетманом его подчиненный и друг Золотаренко.

Не обошлось без инцидента. На следующий после битвы день к Хмелю подскочил, бросив деревянную лопату, которой перед этим копал одну из могил, польский священник. Высокий, худощавый человек с всклокоченными волосами, горящими глазами, в замаранной донельзя рясе.

– Неможна так! Бог усе видит! Не маешь права ги… ховать католиков с поганцами и схизматиками!

Продолжать нападки на гетмана потерявшему страх из-за возмущения поляку не дали. Мигом выскочившие из-за спины командира джуры ксендза сбили на землю, вразумили кулаками и каблуками сапог, выбив зубы, сломав челюсть и несколько ребер. Хотевшего его зарубить Золотаренко Богдан остановил, избиение прекратил. Появление лишнего католического святого, погибшего от руки схизматика, ему совсем не улыбалось. Особенно перед грядущими переговорами с королем.

На почти начисто вытоптанном лугу, послужившем местом битвы, выросло несколько высоких курганов. Глубокие могилы невдалеке от Вислы не выроешь, пришлось озаботиться – в связи с активностью падальщиков и выражая уважение к павшим – насыпкой больших курганов. И число их всю неделю стояния на этом месте победителей постоянно росло. Очень многие раненые не выжили. За пленными за исключением самых тяжелых – тех «милосердно» добили сразу – ухаживали почти так же хорошо (или плохо, как посмотреть, уровень медицины тогда если и поражал, то невежеством), как за своими, но выживаемость у них была существенно ниже. Раны победителей действительно заживают лучше, чем побежденных.