что не хочу снова слышать, как из ее уст слетает имя моего брата. Так что я поддерживаю ее на протяжении еще одной песни, приклеиваю гребаную пластиковую улыбку и танцую остаток танца в тумане из равных частей боли и ярости.

Когда я высаживаю ее после двух часов ночи, у меня появляется желание поехать прямо к Киллиану и избить его до полусмерти. Однажды мы говорили о Маверик. Только один раз. Это было, когда мне было четырнадцать. Я сказал ему, что люблю ее и хочу жениться на ней. Даже тогда я настаивал на своем праве. Его ответ после моего заявления о праве собственности был простым и загадочным.

«Что, если это не то, чего она хочет?».

Но меня насторожили не сами слова, потому что это был справедливый вопрос. Дело в том, как он их произносил. Собственнически. Ревностно. Решительно.

Когда я был моложе, то давал своему брату все, что он хотел. Я делал для него все, чтобы доставить ему удовольствие. Вот как сильно я его боготворил. Но тот день у озера, когда Мавс загипнотизировала меня, все изменил. Я понял, что есть кто-то еще, кому я хотел бы поклоняться больше.

И если бы я хоть на одну одинокую секунду подумал, что смогу выбить из него те чувства, которые он испытывает к Маверик, я бы это сделал. Я бы всю ночь мучил брата, которого раньше превозносил, пока не убедился бы, что он не соперник. Но я знаю, что это бессмысленно. Думаю, он бы боролся за нее так же долго и жестоко, как и я. Она того стоит, и мы оба это знаем. Поэтому вместо этого я проезжаю пятьсот ярдов от подъездной дороги к дому моих родителей, где остаюсь на лето. Я роюсь в своей коробке с компакт-дисками. Смотрю, как диск «Lifehouse» горит и плавится, превращаясь в круглую лужицу пластика в раковине. На следующий день я принимаю мамино дерьмо, когда она отчитывает меня за то, что я испортил.

Тогда я даю клятву.

Я не откажусь от нее.

Маверик — это все, чего я когда-либо хотел, и я не могу просто отбросить эту мечту, пока мой кошмар не станет реальностью. И пока они не вместе, у меня все еще есть шанс.

Глава 20

5 месяцев назад

Маверик

Я кручу диск, наблюдая, как цифры от одного до десяти проносятся в размытом цветном пятне.

— Восемь, — кричит Кэл, когда пластиковая штуковина останавливает вращение диска. Он лежит на боку, подперев голову одной ладонью, в другой руке покачивается коктейль. Он всю неделю ведет себя странно, рассеянно, если можно так выразиться. Он говорит, что это работа, но я не так уверена. Я надеялась, что веселая, расслабляющая игра «Жизнь» поднимет ему настроение. В детстве мы все время в нее играли. Я надирала ему задницу, хотя, думаю, большую часть времени он просто позволял мне выигрывать. Но, кажется, что это работает. Это наш второй раунд, и он больше напряжен, чем когда-либо.

Я послушно двигаю свой желтый шестиместный автомобиль восемь кварталов, отсчитывая вслух на ходу. Стону по поводу всех «Жизненных» плиток, которые оставляю позади на этом пути, и смотрю, смогу ли я его расшевелить. И снова терплю фиаско. Он невозмутим, смотрит на доску, явно погруженный в свои мысли. Моя восьмерка ведет меня мимо раздела «Выйти замуж», но я останавливаюсь, чтобы взять с собой супруга. Когда я захватываю розовую фигурку, он даже глазом не моргает.

Кэл опускает свой бокал на пол, теперь его очередь играть. Мне достается путь в колледж, в то время как Кэл вырывается вперед по карьерной лестнице и на полкорпуса впереди меня, его красная машина уже отягощена женой и тремя детьми. Он закрывает желтое место своим куском пластика, даже не потрудившись прочитать его. Я поднимаюсь и передвигаю его, объявляя.

— Еще один мальчик. — Я втискиваю синюю фигурку в единственное оставшееся пустое место. — Не знала, что у нас будет так много детей? Тогда нам лучше начать.

При этом его глаза устремляются к моим, захватывая их с такой силой, что у меня перехватывает дыхание. Это первый раз, когда за последний час он занят чем-то, кроме своих мыслей. Он отталкивается и садится, пододвигая свой бокал, чтобы содержимое не расплескалось.

— Мы еще не говорили об этом, ты же знаешь.

Глоток.

— О чем? О детях?

Его голова двигается вверх-вниз. Медленно и уверенно. Я тереблю свою мешковатую темно-синюю футболку Old Navy, внезапно чувствуя тепло, хотя на улице -1 градус.

— Я знаю, что ты хочешь детей. И знаю, что я хочу детей. И я был прав, когда сказал тебе, что Один Орех тебе в этом не поможет.

Я наблюдаю за его лицом, ожидая ухмылки, думая, что это ужасно с его стороны. Брюс Чатни уже пять лет женат на Кэрри Энн Миллер, милой девушке, которая на три года младше меня. Он происходит из большой семьи. Как и Кэрри Энн. Фермеры, как правило, заводят много детей, чтобы было кому помочь по хозяйству и оставить свое наследие, но по прошествии пяти лет они все также в большом пустом фермерском доме на южной стороне города в полном одиночестве.

Затем уголок его рта приподнимается, заставляя искорки в глазах плясать.

— Ты ужасен, — говорю я ему, толкая в плечо так сильно, что он падает. По пути ему удается схватить меня, увлекая за собой вниз. Он щиплет меня за бока, щекочет, пока я не начинаю визжать, как свинья на убое, умоляя его остановиться. Я чувствую, как влага впитывается в мои штаны для йоги, и понимаю, что мы пролили его коктейль в нашей драке. К тому времени, как он отпускает меня, я хватаю ртом воздух. В основном потому, что 85 килограмм лежат на мне, сдавливая легкие.

— Я слышал, они ждут ребенка, — говорит он мне прямо в ухо. Мое сердце останавливается. Просто останавливается прямо там, в моей груди. Я чувствую, как оно бьет свой последний такт. Я в этом уверена. — На днях столкнулся с Брюсом в банке, и он сообщил мне хорошие новости.

О черт.

Это начинается снова. Ударяется так сильно о мои кости, что причиняет боль, требуется несколько импульсов, чтобы вернуться к нормальному ритму. Я утыкаюсь лбом в ковер подо мной, ругая себя за то, что думаю, будто он говорит о Киллиане и Джилли. И что эта новость совершенно выбивает меня из колеи.

Почему? Почему после семи месяцев брака я не могу