Октябрьское солнце клонилось к закату. Скоро стемнеет, и оставаться на тротуаре станет небезопасно. Люди зададутся вопросом, что делает тут гастарбайтер после наступления темноты. Хаким посмотрел на часы. Почти шесть. По плану ему следовало ждать до пятнадцати минут седьмого, а потом уходить. Минуты тянулись невыносимо медленно. Пакистанец поднимал взгляд всякий раз, заслышав шаги по тротуару. Мужчины и женщины возвращались с работы. Пара человек посмотрела на него с нескрываемым презрением. «Боро гом шо!» — пробормотал кто-то. «Убирайся!» Но не подкрепил слова делом.

В десять минут седьмого Хаким заметил мужчину крепкого телосложения в черном костюме, идущего в его сторону. Несмотря на то что уже смеркалось, на незнакомце были темные очки, и лицо разглядеть было сложно. Он шагал быстро, так, будто спешил домой. Проходя мимо Хакима, он свернул на асфальтовую дорожку, ведущую к дому номер двадцать девять. Хаким встал и направился к нему.

— Доктор Молави, у меня тут стихи, которые я хотел бы прочесть вам. Возможно, вы вспомните, откуда они, — прошептал он на чистейшем английском.

В мгновение ока Хаким будто преобразился. Он выпрямился и расправил плечи, манера речи и движений покорного иммигранта исчезли. Он говорил на английском, достойном Генри Хиггинса.

— Поэма, сэр, — прошептал он, показывая Молави обложку книги Фирдоуси.

Ошеломленный ученый сделал еще несколько шагов к дверям дома, и тут Хаким начал читать стихи. Тогда Молави снял темные очки и посмотрел ему прямо в глаза, еще не понимая, что происходит.

— Подойди, парень, — сказал иранец, который чувствовал себя в безопасности на пороге собственного дома.

Пакистанец подошел ближе, открыл книгу на закладке и отдал ее в руки Молави. Тот прочел стих и покачал головой. Гейре галель э фахм. «Это непостижимо».

Хаким придвинулся к молодому ученому и незаметным движением сунул ему в руку сложенную карточку. Переборов страх, иранец взял ее.

Пакистанец мгновенно вернулся к своей предыдущей роли, ссутулившись и изображая покорность. На смеси фарси, урду и английского он забормотал, что извиняется — он ошибся домом, — и попятился назад. Карточка лежала в кармане Молави, а в следующее мгновение иранец вошел в дом.

Тегеран

Карим Молави сидел в кресле, пытаясь успокоиться. Невозможное свершилось. К нему пришли. Он до сих пор чувствовал покалывание в пальцах, оставшееся после того, как иностранец коснулся его руки. Молодой ученый надел наушники айпода и включил коллекцию индийской музыки, ситар, чтобы расслабиться, но никак не мог сосредоточиться.

Молави снова посмотрел на карточку. Надпись сверху: «Мы работаем над организацией отпуска. Скоро пришлем Вам билеты». Ему обещали помочь и пришли. Карим внимательно прочел инструкцию по нахождению «устройства». Конкретное время не назначили. Просто написали «вечером». Он решил, что надо идти прямо сейчас. Пока в Министерстве разведки не спохватились, не проанализировали произошедшее. Пока никто из соседей не рассказал басиджи о грязном иммигранте, сидящем на тротуаре в темноте. Пока Карим сам не впал в панику.

Порывшись в холодильнике, молодой ученый нашел остатки кебаба из баранины. Завернув его в кусок лаваша, кинул в микроволновку, разогрел, но из-за волнения не смог съесть. Повинуясь импульсу, взял с полки один из фотоальбомов и посмотрел на снимок отца в молодости. Его взгляд был жестким и бесстрашным. «Не позволяй врагам увидеть твой страх, — учил его отец. — Страх — твой помощник. Живи с ним и не бойся его, иначе его заметят».

Отыскав карту Тегерана, Молави открыл ее на странице, где был парк Меллат, и нашел нужное место. Он прикинул, как безопаснее всего попасть туда, и составил в уме маршрут. Карточка все так же лежала на столе. Казалось, она светилась, будто радиоактивная или покрытая фосфором. Он отнес ее в ванную, сжег в раковине, бросил пепел в унитаз и спустил воду.

Посмотрелся в зеркало. Вьющиеся черные волосы, отросшая борода, как у благочестивого человека, и расширенные от страха и нетерпения глаза. Чего он боится? Момент настал. Несколько месяцев назад он бросил в пруд маленький камешек, а теперь волны вернулись к нему, чтобы унести его в «отпуск». Руки тряслись. Выставив их ладонями перед собой, Карим сосредоточился и унял дрожь. Затем он пошел к гардеробу и достал куртку. К ночи станет холодно. Застегнувшись, он направился было к двери, но потом вернулся, достал из шкафа небольшой фонарик и положил в карман.

Молави вышел за дверь. Наступила ночь, на небе виднелся узенький серп растущей луны. Даже сквозь смог среди огней ночного Тегерана были видны несколько звезд. Быстрее всего можно добраться в парк по скоростному шоссе «Курдистан», но он отказался от этой идеи. Дошел до станции метро «Мофатех» почти в миле от дома и поехал в северном направлении, до конечной станции «Мирдамад». Обнаружить наблюдение он не пытался. Либо за ним следят, либо нет. Пройдя пару кварталов, он поймал такси и доехал до площади Пирузи, к западу от парка Меллат. Оттуда он медленно, не спеша, двинулся вдоль южной границы парка, пока не дошел до входа, ведущего к пруду Героев. Его охватило странное спокойствие. В конце концов, он просто молодой ученый, физик-ядерщик, потерявшийся в своих мыслях во время вечерней прогулки по парку. Разве можно заподозрить его в чем-то еще?

Молави свернул на одну из тропинок. Навстречу шла молодая пара, они хихикали. Девушка куталась в накидку, опуская ее ниже, чтобы прикрыть ягодицы. Молодым иранцам приходилось уходить сюда, если они не могли позволить себе встречаться в более удобных местах. В полиции это знали и постоянно патрулировали парк. Но на одинокого мужчину, вышедшего прогуляться, они вряд ли обратят внимание. Молави направился на север, считая скамейки по левую руку от себя. По пути ему попалась еще одна восторженная парочка. Спускаясь с холма, они опасливо оглядели его. Наверное, заподозрили в нем переодетого полицейского.

Дойдя до четырнадцатой скамейки, Молави едва не запаниковал. Слева не было видно скопления деревьев. Может, он ошибся в счете? У следующей скамейки Карим снова оглянулся налево и тут, у самого подножия холма, похоже, увидел то, что искал. В темноте, при свете едва народившейся луны, разобрать было сложно. Свернув, он начал отсчитывать пятьдесят шагов, стараясь идти по-американски, широко и уверенно.

Приблизившись к рощице, он принялся искать клен, помеченный желтой чертой. Разглядеть ее в темноте было практически невозможно. Карим полез было в карман за фонариком, но передумал и начал разглядывать стволы деревьев вплотную, один за другим, почти прижимаясь носом к их коре. Он услышал какие-то звуки с тропинки, замер, пока они не затихли. Сердце забилось как бешеное. Страх брал над ним верх. Осмотрев все деревья, молодой ученый так и не нашел метки.

Карим с силой прикусил губу, чтобы совладать со страхом, и стал искать снова. Наконец на одном из деревьев, на противоположном от тропинки краю рощицы, он увидел желтую черту, примерно на фут ниже того уровня, на котором он глядел в первый раз. Обхватив дерево, как спасательный круг, он медленно обогнул его, присел и начал шарить по земле, ища камень, отличный от других. Молави ощупал один, второй камень и тут коснулся чего-то, похожего на пластик. Он быстро подобрал предмет и убрал в его карман. Когда молодой ученый встал, у него закружилась голова. Вот теперь он настоящий шпион. Враг народа. То, что лежит у него в кармане, — смертный приговор.