В Сиккиме, в южных Гималаях, буддисты, исповедующие форму ламаизма, который первоначально процветал в Тибете, совершают один набор погребальных обрядов для умершего человека внутри жилища, в то время как другой набор обрядов смерти проводится за пределами дома священнослужителями мун, которые представляют древнюю традицию Сиккима. Джеффри Горер составил полное описание этих дополнительных обрядов, которые он изучал в 1930‐х годах, прежде чем Сикким в значительной степени закрылся для внешних посетителей[435]. Горер описал не только, как тела утилизируют путем захоронения, кремации или помещения в реку, в зависимости от обстоятельств смерти и гороскопов, составленных ламами, но и очевидное противоречие между буддийской верой в перерождение и верой мун в постоянное пребывание в версии рая или ада, и участие в жертвоприношении животных, и одержимость духом как средство направления духа на его пути к загробной жизни.

Один из важных вопросов, поднятых в работе Горера, — это отношение к мертвым. На примере Сиккима он говорит об обоих наборах тщательно продуманных церемоний как «проводимых для избавления от мертвых; мертвые ужасны, и их следует бояться, а не любить. В смерти нет утешения»[436]. Из наблюдений Горера можно обобщить, что там, где мертвых боятся по какой-либо причине, ритуал погребения будет обширным, тогда как там, где их не боятся, ритуалы погребения будут значительно короче. Это зависит от представлений общества о состоянии и способностях умерших.

В относительно современных обычаях сельской Румынии также предполагалось, что мертвых нужно должным образом оплакивать и чтить, чтобы они не нанесли какой-либо урон живым[437]. Это характерно для динамики тесно сплоченного сообщества, в котором обязательства живых родственников друг перед другом распространяются и на посмертный мир. Румынский пример также предлагает ситуацию, в которой элементы дохристианской культуры стали неотъемлемой частью христианских ритуалов в деревенских обрядах смерти; например, в гроб могут помещаться монеты, чтобы «умилостивить привратников» ада, чтобы душа могла продолжить свой путь в судный день[438]. Этот пример многие сочтут совершенно чуждым формальному христианскому учению о загробной жизни. Есть много других идей, которые широко распространены, хотя почти столь же чужды богословской мысли. Один пример касается загробной жизни членов семьи. В исследовании, проведенном в Трансильвании, например, приводятся сведения, что вдова после смерти присоединяется к семье мужа, а незамужняя девушка остается с семьей своего рождения[439]. В формальном христианском богословии нет ничего, что могло бы оправдать такие утверждения, однако многие христианские культуры убеждены, что семья остается вместе после смерти, несмотря на то что, например, хорошо известная формулировка из свадебного обряда во многих христианских традициях гласит, что брак длится, «пока смерть не разлучит нас». Другой пример — то, как по историческим причинам сельские жители продолжают сочетать элементы веры и практики, взятые из грекокатолической и грекоправославной традиций, но придерживаются того, что Клигман называет противоречивыми представлениями о смерти и загробной жизни[440]. Конфликт заключается в формальном противоречии между трехчастным теологическим определением загробной жизни как рая, ада и чистилища и более секулярным бинарным различием между этим миром и тем, что транслируется в плачах и популярных рассуждениях о смерти. Возможно, Клигману нет необходимости описывать эти черты как религиозные и светские соответственно, поскольку обе представляют элементы практической веры, хоть и в разных контекстах. Например, вдова и священник имеют разные проблемы и используют различные источники, выражая их. В других культурных контекстах Питер Маршалл показал, как некоторые категории людей, например «члены религиозных орденов», могут быть отнесены к «мертвым для мира», в то время как прокаженные в Средневековье могли даже подвергаться своего рода «инсценировке отпевания»[441].

Наконец, вспомним о небольшом количестве людей в Англии и, вероятно, во многих других традиционно христианских обществах, которые припадают к иным источникам вскоре после смерти родственников и посещают собрания спиритуалистов через некоторое время после проведения официальных погребальных обрядов в устоявшихся деноминациях, которые, особенно в протестантской традиции, обладают относительно небольшим количеством средств, позволяющих сосредоточиться на непосредственном состоянии умерших. Посредством погребальных обрядов мертвые отправляются во владения Бога в самом общем смысле и с ними невозможно связаться. Для некоторых скорбящих этого недостаточно; им нужны какие-либо доказательства того, что покойный «в порядке». Существует очень мало исследований, позволяющих нам сказать, боятся ли скорбящие этих мертвых или почему хотят с ними связаться, но, безусловно, вполне вероятно, что, хотя священник обычной деноминации будет выполнять погребальные обряды, совершенно отдельная и неортодоксальная категория практиков попытается установить контакт с мертвыми.

Иудаизм, христианство и ислам — три великие современные религии, возникшие на Ближнем Востоке и основанные на силе божественных слов, сказанных против зла и смерти. Рядом и за ними были и другие традиции — древний Вавилон, Персия, Греция и Египет, — каждая из которых имела свои уникальные представления о жизни, смерти и загробном мире и, возможно, обладала некоторыми знаниями о религиозных и философских идеях Индии. В этих традициях содержится проблема смерти своевременной или несвоевременной, справедливой или несправедливой, а также желание примирить видимый распад тела с некоторым внутренним смыслом жизни, который не заключается исключительно в телесном существовании. Наиболее распространенным решением этих проблем является различение между телом и душой, как, например, в платоновской идее бессмертной души и человеческого тела, служившего ее тюрьмой. Эта концепция затронула иудаизм и оказала глубокое влияние на формирование раннего христианства и западной интеллектуальной традиции в целом. В этой главе кратко описываются иудаизм и ислам, а христианство рассматривается в следующих главах. Хотя на сегодняшний день христианство предлагает наиболее успешную адаптацию к смерти, известную человечеству (судя по количеству и разнообразию культур, в которых оно распространилось). Ислам разделяет эту способность и, вероятно, еще может увеличить свое влияние во многих локальных контекстах. Вера иудаизма в воскрешение была преобразована ранним христианством и стала интернациональной, что оставило иудаизму мало шансов выйти за пределы своих относительно узких культурных границ. Гораздо более ранние зороастрийские представления о воскресении никогда не были связаны с большим и растущим сообществом, а доктрины индуизма о переселении душ были настолько связаны с индийской кастовой системой, что их распространение по всему миру оказалось невозможным.