— Тронул её? — Холодно, но поразительно спокойно.

Не знаю, как я до сих пор стояла на ногах.

Наверно не стояла, а висела в воздухе, пока Антон цепко давил мою шею, оторвав от пола на несколько сантиметров.

— Жаль не успел. — Насмешливо. — Где камень? Сюда давай?

Оскалившись ещё шире, Давид сунул руку в карман, из которого вытащил небольшой тканевый мешочек. Вытряхнул содержимое на ладонь, крепко сжал между большим и указательным пальцами некий объемный предмет, размером с крупную сливу, который заблестел всеми цветами радуги.

— Отлично. Сюда давай! — Сиплые выдохи ублюдка участились.

— Сначала отпусти Соню.

— Зачем? Сперва, я бы хотел оттрахать сучку у тебя на глазах. — Надавил скальпелем на трахею, заставляя взвизгнуть от жгучей боли. Слёзы хлынули по щекам. Внизу живота что-то лопнуло, или взорвалось. — Всегда мечтал опробовать эту сладкую суку! Как обычно, тебе всё самое лучшее! Безлимитные победы на ринге, армия тупых шлюшек и эта… темноволосая шмара в придачу, от которой ты башку потерял капитально. Из-за которой, ты жизнь свою просрал. — И лизнул мою шею, слизывая кровь с маленькой ранки. Пока ещё маленькой.

— Ты спятил! Прекрати! Или… — Запнулся. — Я за себя не ручаюсь. — Давид попытался прорваться вперёд, но Антон сильнее сжал меня в тисках, визуально намекая, чтобы брат соблюдал дистанцию.

— Ах-ха-ха! Ну и что ты сделаешь, Безжалостный? Порвёшь меня? Попробуй сначала подойди! И твоей шлюхе кранты!

Лучше бы он просто молчал.

Лучше бы он просто взял этот чертов камень, засунул его себе в одно место и навсегда исчез из нашей жизни, сохранив и свою жизнь тоже.

Я никогда не видела Давида настолько опасным. Настолько страшным и агрессивным. Я испугалась. Снова начала проваливаться в темноту от накатывающего стресса, когда увидела, насколько жуткими сделались его глаза, покрывшись могильной тьмой, насколько озверевшим сделалось его лицо… а в склерах полопались сосуды.

Сжал кулаки. С хриплым рыком. С характерным хрустом.

Напрягся, приняв боевую стойку как всевластный хищник перед прыжком.

На лице мужчины, покрасневшем, искаженном злостью, я прочла явное предупреждение и твёрдое заявление:

«Она моя! Руки прочь! Порву на хрен! НЕ СМЕЙ. ТРОГАТЬ. МОЁ!»

— В жизни нам часто приходится делать выбор. — Слово. И медленный шаг. Слово. Ещё один. — Если вопрос станет ребром… ты или Соня. Я… выберу её.

— Бляха! Спятил, да?? Ты что нах творишь??! — он сжал меня настолько сильно, под рёбрами, выбивая весь кислород до последнего грамма, что пришлось открыть рот, испустив искореженный стон.

Кажется, будто чертов подонок сломал мне несколько костей.

Я запаниковала!

Я не знала, что делать.

Но мне просто захотелось прекратить это всё.

Сделать какую-нибудь глупость. Чтобы сохранить жизнь любимому.

Прямо здесь. Прямо сейчас. И будь, что будет.

Антон не выполнит своего обещания. Это отчетливо ощущалось через его жёсткие прикосновения, через давящую энергетику злобы, что острыми иглами впивалась мне в душу.

Даже, если ублюдок получит камень… он не станет ко мне милосерднее.

Не пощадит. Не простит. Не облагоразумится.

Наркотики, долгие годы мучений и издевательств в запертой клетке сделали из него нечеловека. Если в глазах Давида я ещё видела хоть малейший проблеск надежды, то у Антона… В них я видела гиблый, ужасающий Ад.

Слова Безжалостного потрясли меня до самого сердца.

Он пожертвовал бы всем. Ради меня. Ради той, что предала.

И, чтобы я не сделала, как бы не поступила…

Он простит. Он будет любить.

Вечно. И навсегда.

Со всей дури вцепилась зубами в руку Антону, ногой зарядив в пах, как Давид когда-то учил, при нападении сзади, во время отработки приёмов.

Оттолкнувшись от ублюдка, упала на пол. Как раз вовремя!

Давид не дал Антону опомниться. Тут же залепил брату мощный хук в челюсть.

А дальше… началась кровавая бойня.

Удар за ударом. Удар за ударом.

Шум. Крики. Маты.

Словно два огромных буйвола, они сражались до последнего вздоха.

Оба равны. Профессионалы. Оба переполнены ненавистью. Оба хотят отстоять свою правду.

— Давид… Давид… — жалобно так, забившись в угол. Звала его, молилась, переживала. Тонула в слезах, задыхалась в истерике.

Ну когда же всё это закончится!

Когда!

Сил уже нет ни на что…

Кулаки у обоих в крови. На лицах ссадины. Одежда порвана, свисает рваными клочьями. В глазах сверкают молнии. Были братьями, стали недругами.

Из-за меня. Из-за меня наша комфортная вселенная опрокинулась вверх тормашками.

Два одичалых, осатанелых зверя. Рвали друг друга на части, драли до мяса кожу, лупили кулаками по крепкому торсу. Даже стены ходили ходуном.

Не знаю точно, сколько продолжался весь этот кромешный кошмар!

Но у меня едва не случился инфаркт, когда Давид, в край озверев, нанес решающий, сокрушительный удар. Отчего Антон, не устояв на ногах, отлетел к краю обрыва.

Дальнейшие мгновения развивались как в замедленной съемке.

Звон в ушах.

Кислород в лёгких превращается в пар.

Пульс пропускает удары…

Молот балансирует на краю пропасти, размахивая руками. Вот-вот и сорвётся вниз! Спиной, с пятиэтажного недостроенного здания.

В панике я кричу, закрываю одновременно уши и глаза.

Последнее, что слышу, за секунду до обморока, как Антон с отчаянием издаёт последний вопль:

— Брат.

Грохот.

Крик.

И тишина.

* * *

Распахнула глаза, жадно хватая воздух, цепляясь за крепкие плечи Давида, который, с адским волнением в глазах цвета угля, склонился над моим лицом, а затем быстро подхватил на руки, заключив в крепкие объятия.

Испугался.

Дрожал не меньше меня.

И дышал.

Хрипло. Со свистом.

Как-будто у него началась астма.

— Что с ним? Что с нииим? — извиваюсь в сильных тисках любимого, немощно молочу кулаками напряжённые бицепсы, просто потому, что не в состоянии более контролировать собственное тело.

— Тише, тише, маленькая. Всё закончилось, всё хорошо. Ты со мной. А я с тобой. — Обнимает, крепко-крепко прижимается лбом к шее, но я знаю, что нет! Не хорошо! Ничего не хорошо! Антон он… Я видела, как брат Давида сорвался в пропасть. Я видела, как там, на краю обрыва, мелькнули его ботинки, как Давид сам чуть-было не упал, когда попытался схватить брата за руку.