повторяла она. Но все уже было не в порядке. Мантра меня подвела. Я подвел маму.

Проходя мимо «Публиканов», я заглянул в окно, услышал смех, увидел счастливые лица за стойкой и едва не предложил Шерил зайти выпить по одной. Дядя Чарли понял бы. Я ненавидел себя за этот импульс, за то, что позволил своим мыслям хоть на секунду отвлечься от мамы, но мне было страшно, а бар являлся для меня лучшим противоядием от страхов. Теперь я мечтал о нем с новой, отчаянной и мощной силой.

В доме у деда я побросал свои вещи в рюкзак, и Шерил поцеловала меня на прощание.

– Будь мужчиной, – сказала она, но не как обычно, а более ласково и ободряюще, словно верила, что я смогу.

Дед купил мне билет на самолет, а дядя Чарли отвез в аэропорт. По пути он рассказал мне все, что знал сам. Мама возвращалась домой с работы, и тут пьяный водитель с выключенными фарами выскочил на встречную полосу. Произошло лобовое столкновение. У нее сотрясение мозга и перелом руки. Врачи считают, мозг мог пострадать.

– У нее амнезия, – объяснил дядя Чарли.

Я спросил, что будет, если мама не вспомнит меня. Он сказал, что не совсем понимает, что я имею в виду. Я и сам не совсем понимал. Наверное, я спрашивал, кем я буду, если мама меня не узнает.

Глава 18. Лана

У нее были глубокие порезы на лице и комки спекшейся крови в волосах. Глаза полуприкрыты – новое, страшное, пустое выражение лица. Я склонился над ней и сказал:

– Мам?

Откуда-то у меня из-за спины медсестра объяснила, что маме дали сильное успокаивающее и какое-то время она будет «в прострации».

– А ты великоват для десятилетнего, – заметил врач.

– Простите?

– Твоя мама сказала, ее сыну десять лет.

– О!

– А когда я спросил, знает ли она, где находится, она ответила, в Нью-Йорке.

– Мы переехали сюда из Нью-Йорка.

– Я так и подумал. Даже подвел ее к окну, показал пальмы и кактусы, но она настаивала: Нью-Йорк.

Когда часы посещений закончились, я вышел из больницы и направился к нам в квартиру. Чтобы успокоиться, попробовал почитать. Не помогло. Я включил весь свет, потом выключил. Сидел в темноте и размышлял. Потом сидел на берегу канала и смотрел на воду. Я был без сил, но не хотел ложиться спать, потому что, стоило мне закрыть глаза, момент столкновения вставал передо мной. Напуганный и одинокий, я думал о том, что мама сказала врачу. В каком-то смысле она была права. Мне десять лет.

Я ничего не планировал, не обдумывал и не предвкушал: просто схватил телефон и набрал номер Ланы, той девушки из школы, о которой рассказывал Шерил. Прежде чем я уехал на лето, мы с Ланой поболтали на одной вечеринке, и даже вроде бы пообещали друг другу быть вместе. Я не воспринял ее слова всерьез и не ожидал от себя, что наберусь смелости ей позвонить. Но сейчас, когда моя мама была в прострации, а мой разум в свободном падении, я испытывал тягу сильней подростковой похоти, если что-то вообще может быть сильнее нее. Тяга к Лане была сродни тяге к «Публиканам», и я отчасти сознавал, что объясняется она желанием отвлечься и почувствовать себя под защитой.

Мы встретились в мексиканском ресторанчике возле ее дома. На Лане были ее обычные суперкороткие шорты и блузка в цветочек, завязанная на талии узлом. Летнее солнце придало ее коже умопомрачительное свечение, а в выгоревших волосах появились медовые и серебряные блики. Я рассказал ей о маме. Она держалась очень мило и сочувственно. Я заказал бутылку вина, практически шутки ради, и мы переглянулись, когда официант даже не спросил у меня документы. Когда после ужина мы с ней вышли на парковку, я заметил, что Лана опьянела.

– Это твоя новая машина? – спросила она.

– Да. «Хорнет».

– Вижу. Прикольная полоса на борту.

– Оранжевая.

– Да. Оранжевая.

Я спросил, надо ли ей вернуться домой пораньше.

– Да не особо, – ответила она. – А что, есть предложения?

– У нас два варианта. Можем пойти в кино. Или запастись «Левенбрау» и поехать на вершину Верблюжьего Горба.

– Верблюжий Горб. Однозначно.

Один приятель как-то устроил мне экскурсию по многочисленным проселкам, петляющим по склону Верблюжьего Горба, где любили уединяться парочки. Ему нравилось подсматривать за ними, когда становилось одиноко и хотелось разрядки. Но это было несколько месяцев назад, при дневном свете, а сейчас стояла темная безлунная ночь. Все выглядело незнакомым, пока я кружил возле горы, очень рассчитывая, что Лана не протрезвеет и не разволнуется. Она крутила ручку радиоприемника, а я ее убеждал, что хочу найти одно особое место, гарантирующее роскошный вид и полное уединение, вот только не рассказывал, что находится оно над обрывом на вершине крутого склона. Наконец, спустя сорок пять минут, я отыскал знакомый проселок, который бежал вверх и заканчивался тупиком перед тропинкой, ведущей к тому самому особому месту.