забыла о своей любимой собаке. Она лжет о чем-то и не понимает, как это меня пугает. Брак с привидениями так же страшен, как и дом с привидениями.

— Пойдем со мной, — говорю я, беря ее ладонь — она всегда жалуется, что я недостаточно часто держу ее за руку.

Если лицо и голос и не выдают ее, то контролировать свое дыхание Амелия не может. Когда она действительно напряжена или напугана, у нее сразу перехватывает горло.

Мы подходим к старой деревянной винтовой лестнице, ведущей на второй этаж, и я указываю на галерею черно-белых фотографий на стене. Они беспокоят меня с тех пор, как мы сюда приехали.

— Кто эти люди на фотографиях, ты узнаёшь кого-нибудь из них? — осведомляюсь я.

Я могу сказать, что на портретах у подножия лестницы изображены люди, одетые в викторианскую одежду. Те, что ближе к верху, выглядят более современными. Я определяю, что некоторые из субъектов — взрослые, другие — дети, но, как обычно, я не вижу ни одного лица.

Амелия качает головой, и я с силой тащу ее вверх по лестнице.

— Как насчет этих? Кто-нибудь здесь выглядит знакомым?

— Ты пугаешь меня, Адам! — почти кричит она, и я слышу по ее дыханию, что она говорит правду. Я уже собираюсь извиниться, когда она снова заговаривает: — Подожди, кажется, на этой фотографии Генри в подростковом возрасте… и на той, что ниже, тоже немного похож на него, но моложе, с мужчиной и женщиной. Родители, возможно.

— Может быть, какое-то генеалогическое древо? Продолжай, — требую я, не отпуская ее.

— Я почти уверена, что на большинстве этих снимков — Генри. Я не замечала этого до сих пор, но тогда я не знала, что искать. Он намного моложе, чем на обложках книг и в газетах — здесь все устаревшее.

Теперь я отпускаю ее руку.

Я сам смотрю на фотографии, пытаясь разглядеть то, что видит она, но это бессмысленно.

— Кто-то еще показался тебе знакомым? — спрашиваю я, когда Амелия резко останавливается на верхней площадке лестницы. Я замечаю, как она крутит обручальное кольцо с сапфиром вокруг пальца.

— Там есть несколько фотографий маленькой девочки… Подожди-ка.

— Что?

— Этих фотографий здесь раньше не было. Вспомни! Только три выцветших прямоугольных пятна с торчащими из стены ржавыми гвоздями. Кто-то повесил их обратно. — Я уже собираюсь спросить, не она ли это делала, но прикусываю язык. — Думаю, на них…

Я обращаю внимание на нечто за ее плечом, прежде чем она заканчивает фразу.

— Другая дверь теперь тоже открыта, — перебиваю я, бросаясь туда.

Прошлой ночью все двери на лестничной площадке были заперты, кроме тех, что вели в приготовленную для нас спальню и на колокольню. Но теперь еще одна оказалась широко распахнута, и, войдя в нее, я обнаруживаю, что стою в детской.

Все покрыто пылью, как и остальная часть часовни, кроме того комната полна паутины. Пахнет плесенью, как будто ее не проветривали несколько месяцев. Может, даже дольше. Самое жуткое, что бросается мне в глаза, — это большой кукольный домик в центре комнаты. Он кажется старинным. И он удивительно похож на наш лондонский викторианский особняк с двойным фасадом. Я не могу удержаться и не открыть пыльные двери, и когда обнаруживаю, что комнаты внутри оформлены так же, как у нас, меня начинает тошнить. В каждой установлены две резные деревянные куклы, но это не миниатюрные копии меня и Амелии. Одна — в виде старика, одетого в твидовый пиджак и галстук-бабочку, другая — маленькая девочка в красном. В каждой придуманной сцене они держатся за руки, а старик всегда курит трубку. Когда я приглядываюсь повнимательнее, то вижу, что это чашечка желудя на стебельке.

— Ты видел это? — спрашивает Амелия.

Она держит в руках старую игрушку «Джек-в-коробке». У меня самого в детстве была точно такая же, и она приводила меня в ужас. Сначала я не понимаю, что показалось странным Амелии, пока не обнаруживаю, что имя Джек вычеркнуто и вместо него написано «Адам-в-коробке».[39]

Моя мама научила меня французскому названию этой вещицы, когда я был совсем маленьким мальчиком: diable en boîte, буквально «дьявол в коробке». Вокруг так много неожиданных напоминаний о ней! И всякий раз, когда подобное происходит, я заново переживаю ночь, когда она умерла: дождь, ужасный звук визжащих автомобильных тормозов, красное кимоно, развевающееся в воздухе. Собака была моей. Я умолял маму позволить мне взять ее, но потом ленился за ней ухаживать. Если бы в тринадцать лет я сам выгуливал собаку, как обещал, мама бы не погибла той ночью, идя по тротуару.

Мои пальцы, казалось бы, независимо от моего разума, находят рукоятку на «Адаме-в-коробке» и поворачивают ее. Медленно. Играет ностальгическая мелодия, и голос моей матери подпевает в моей голове.

Моя мама научила меня шить

И как вдевать нитку в иголку;

Каждый раз, когда мой палец соскальзывает —

Хлоп! Проходит проныра.

«Джек» выскакивает из коробки, и я подпрыгиваю от неожиданности, хотя отлично ведь знал, что именно это сейчас и произойдет. Со своими дикими рыжими волосами, раскрашенным лицом и пятнистым синим костюмом он выглядит устрашающе, даже более жутким, чем тот, которого я помню ребенком, — потому что у него отсутствуют глаза.

Я думаю, что понимаю не слишком тонкий намек. Но чего еще я не вижу?

Когда я поворачиваюсь, чтобы осмотреть остальную часть спальни, то замечаю на обоях, занавесках, подушках и одеяле одно и то же выцветшее изображение: малиновку. Затем в углу комнаты я вижу пыльную, отдельно стоящую детскую классную доску. Слова, явно много лет назад написанные мелом, выцвели, но я все еще могу их разобрать:[40]

Я не должна рассказывать сказки.

Я не должна рассказывать сказки.

Я не должна рассказывать сказки.

Олово

Слово года:

метанойя — существительное.

Преобразующее изменение сердца.

Путешествие по изменению своего сознания,

себя или образа жизни.

28 февраля 2018 года — наша десятая годовщина

Дорогой Адам!

На самом деле это не наша десятая годовщина. Я пишу письмо с небольшим опозданием из-за того, что произошло.

Мне казалось, что в этом году у нас все складывалось довольно хорошо. Мне казалось, мы были счастливы. Я-то точно была и думала, что ты тоже. Если смотреть со стороны, наш брак определенно выглядел довольно прочным. Но я была слепой глупышкой, легковерной дурочкой так ошибалась! Теперь, когда правда выплыла наружу, ничто не кажется реальным. Я чувствую себя так, словно попала в ловушку внутри «снежного