Почему бы и нет?

Подземелье под тюрьмой? И где-то там, в сумрачном лабиринте, Жан-Луи Валерино. Неуловимый.

Вот Симон медленно продвигается по темному проходу. Оружия у него нет, только свисток и дубинка вроде полицейской…

Он поежился.

Во мраке мало что можно разглядеть, как ни напрягай зрение. И тут на него надвигаются два желтых фонаря. Стремительно. Ни одно живое существо не способно двигаться с такой скоростью.

Желтые фонари уже вплотную…

Суббота, 19 августа 2000, 00:11

Чаячья бухта, остров Морнезе

Нож совсем рядом.

Сейчас воткнется в меня. И все же я не закрывал глаза.

Замер. Смирился.

И чудо, о котором я и не молил, случилось.

Лезвие остановилось в нескольких сантиметрах.

Я сумел повернуть голову. Отец вцепился в запястье нападавшего, навалился на него всем своим весом. Я вспомнил про складной ножик, который дала мне Мади, но не мог и пальцем пошевелить. Я словно окаменел.

Папа изогнулся и внезапно лягнул темноту. Нападавший глухо вскрикнул и, не выпуская ножа, повалился вбок. Отец отпихнул меня в сторону и бросился сверху.

Я в ужасе подумал, что он сейчас напорется на нож. Сцепившиеся тела покатились по дороге, исчезли в канаве.

— Папа!

Подобрав упавший фонарик, я кинулся к обочине. В канаве боролись две тени. Отец жив! Я ощутил небывалую радость и полную беспомощность.

В темноте блеснуло лезвие ножа. Папа наклонился, будто что-то искал. Он не успеет увернуться от удара.

— Папа!

Тень с ножом на миг замешкалась, этого оказалось достаточно. Отец резко выпрямился, в руке у него было что-то увесистое, и он изо всех сил ударил бандита.

Тот рухнул. Папа поднял голову, отыскивая меня.

— Нет, Колен! Не смотри!

Однако я уже направил луч фонарика на неподвижно лежащее тело: левая сторона головы была вся в крови. Человек выглядел мертвым. Узнал я его сразу — тип с фотографии на первой полосе «Островитянина», Жан-Луи Валерино! Заключенный, бежавший из цитадели.

Папа в два прыжка выбрался на дорогу.

— Он за нами следил! И, возможно, все слышал. И успел рассказать… остальным.

— Кто?

— Валерино. Человек, который действовал в интересах «Семитим», прокручивал в мэрии грязные дела. Его и в четверти совершенных им преступлений не обвинили, когда посадили за решетку.

— Он… он умер?

— Не знаю. Колен, тебе нельзя здесь оставаться. По-моему, он был один, но мало ли что. Возвращайся в лагерь. Быстрее! Там ты вернее всего будешь в безопасности. Во всяком случае, до завтра. Вне лагеря слишком опасно.

Я мешкал, не понимая, что делать. Отец нахмурился, и я послушался. Я всего лишь мальчишка, незачем мне в это вмешиваться. Слабый луч почти сдохшего фонаря уперся в дорогу.

— До завтра, папа. — Голос мой дрожал.

— До завтра, Колен. Без четверти десять у лагеря. Будь осторожен и, главное, помни — никому нельзя доверять. Не забывай, они очень сильны. Не доверяй никому, совсем никому.

Я бежал. Не оборачиваясь, забыв обо всем на свете — меня гнал страх. Никогда в жизни мне за один день не приходилось столько бегать. По темной, призрачной тропе, потом по такой же темной и призрачной дороге я домчался до лагеря.

Там было тихо.

Уже привычно я пробрался между деревьями, практически ничего не видя, но фонарь не включал. В голове у меня пылали слова отца.

Не доверяй никому!

Никому… Но это не может относиться к Мади и Арману, они не имеют никакого отношения к острову. И они мои ровесники, которые и не слыхали ничего про старые дела.

Но кто знал, что я сегодня вечером встречаюсь с отцом?

Арман и Мади! Только они…

А что, если это один из них сообщил Валерино? Нет, что за бред. И на секунду я не мог представить себе, что Мади ведет двойную игру.

А Арман?

Он умный. И что вообще делает на острове Арман? Если хорошенько подумать, кажется очень странным, что мальчишку вроде него занесло в парусный лагерь. Объяснения он давал путаные. Настойчиво хотел со мной подружиться…

Не раздеваясь, я залез в спальник. В голове теснились вопросы.

Арман сам напросился мне в наперсники, это Мади выбрал я. Что это означает? Ладно, надо просто молчать. Неважно, замешаны они в этой истории или нет, в любом случае не стоит втягивать их еще больше.

Молчать.

Но что, если Арман — сообщник этих бандитов? Если он снова предаст меня?

В безопасности ли я здесь?

В лагерь ведь так легко проникнуть.

Я вслушался.

В палатке царила полная тишина, и я вдруг запаниковал.

Тишина была неестественной.

Я не слышал ничьего дыхания.

Мне представился чудовищный кошмар. А что, если все умерли?

Я включил фонарь и поочередно осветил спальники.

Они были пусты.

Я был один!

Суббота, 19 августа 2000, 00:31

Шоссе А6/Е15/Е21

Когда Симон вдавил в пол педаль тормоза, между бампером «твинго» и грузовиком оставалось не больше трех метров. Хорошо, что сзади никто не ехал. Грузовик быстро удалялся, и вскоре его задние фары скрылись из виду.

Симон потер глаза.

Он больше десяти часов вел машину без остановки. Без еды. Вспомнились слова Клары.

Постарайся вернуться живым.

Он похлопал себя по щекам и вскоре съехал на площадку для отдыха.

Несмотря на поздний час, на маленькой заправке было людно, выходные только начинались, и отпускники катили к югу. В туалете Симон долго плескал себе водой в лицо, затем отправился на поиски еды. Он ничего не ел с тех пор, как покинул Морнезе. Клара строго наказала: в ее тачке даже чипсы нельзя. Когда она возвращается с пляжа в одном купальнике, у нее от крошек ноги чешутся. «А от песка, — со вздохом подумал Симон, — они у тебя не чешутся?»

И все же он послушался. Купил дряблый бутерброд в целлофановой обертке и коробочку с куском лимонного пирога, в котором теста было намного больше, чем начинки, и сжевал все это стоя, подумав, что Клара этот не самый полезный выбор вряд ли одобрила бы.

Клара…

Похоже, она была права.