Жизнь была к ней благосклонна.

Нежная внешность и жесткий характер немало поспособствовали Сонечкиному становлению в новом образе — исконной горожанки. Она много читала, говорила, выправляя свою речь, пыталась менять манеры так, как полагала это нужным… Мужчины к Сонечке благоволили, а она принимала знаки внимания.

Все закончилось в одночасье.

Кто ж знал, что новый Сонечкин ухажер, молодой, горячий, щедрый, представлявшийся работником торговли, на самом-то деле — налетчик и вор? И что никто не поверит, будто Сонечка не была в курсе его похождений? А раз так, то сообщница она…

Нет, срок ей дали небольшой. Да и на зоне Сонечка сумела пристроиться с выгодой. Вот только за первым сроком последовал второй, заработанный ею уже осознанно. А что было делать, если зэчку на нормальную работу не брали, а Сонечка привыкла к красивой жизни?

Конечно, она не убивала, не грабила, предпочитала держаться в стороне от статей серьезных. Не спасло это ее. Вышла Сонечка на волю не старой, но уже лишившейся прежнего очарования, циничной женщиной. Ей удалось найти работу дворника, повезло, поскольку к должности, помимо метлы, прилагалась комнатушка в этом самом доме, где уже не Сонечка, но Софья Александровна доживает свой век.

Жильцов она знает хорошо, поскольку прибираться ей доводилось не только во дворе, но и в самом доме, да и то, какие могут быть секреты в месте, где стены из картона, а люди не способны молчать? Каждому охота обсудить новости.

Вот они к Сонечке и стекались.

Впрочем, знаниями своими она никогда не пользовалась во вред жильцам. Напротив, порою помогала им в ситуациях, требовавших определенной тонкости и особого, мягкого подхода. Так, Сонечка не только не спешила рассказывать кому бы то ни было о некоем молодом человеке, зачастившем к Ольге, но и нашла способ предупредить ее о внезапном появлении супруга… или взять того же Антохина из девятой квартиры. Приличнейший человек, но запивает, а в запое становится буен, жену, тещу, детей гоняет… вот Сонечка и придумала — запирать его в котельной. Антохин сам после ее благодарил, да не словами, а трешечкой… Случалось Сонечке и за детьми приглядывать, и за стариками, и за квартирами, которые ей доверяли с легким сердцем.

Конечно, узнай кто из жильцов, что за спиной милой Сонечки зона, все бы переменилось, но удача, отвернувшаяся от Сонечки в юности, ныне спешила воздать по заслугам. Пожалуй, ложью будет сказать, что у Сонечки ни разу не возникало искушения воспользоваться ситуацией, но она сумела устоять. Да постепенно прижилась в доме.

Квартирка на втором этаже принадлежала школьной учительнице, даме строгой, тяготевшей к излишнему морализаторству и костюмам, которые она сама же шила, перелицовывая старые вещи. Жила она одна, а на вопросы о родных отмахивалась, мол, такая родня и даром не нужна. За глаза учителку считали старой девой, кто жалел ее, кто злорадствовал, но особо к ней не лезли. А потом случился с ней инсульт. Тревогу забила Сонечка, она заприметила, что уже два дня тому назад учительница, прежде выходившая из дома ровно в семнадцать минут восьмого утра и возвращавшаяся без десяти шесть вечера, пропала.

Ее нашли на полу, беспомощной, но еще живой, и врач лишь разводил руками: мол, случается. «Скорая», конечно, забрала Анну Марковну, а в доме заговорили о скорых похоронах.

Поспешили.

Месяца не прошло, как учительница вернулась, да не одна. Она шла, шаркая ногами, опираясь на кривоватую палку, а тонкая светловолосая девушка заботливо поддерживала ее под локоток. Паренек же вида лихого — ох и не понравились Сонечке его глаза! — нес чемоданы.

— Племянница я, — сказала девушка, улыбаясь ясною доброй улыбкой, которой Сонечка ничуть не поверила. Жизнь и зона научили ее видеть людей глубже. — Вызвали к тете… а это — супруг мой. Ленька.

Девушку звали Виленой. И местные кумушки быстро приняли ее в свой круг. А что, была Леночка легкой, милой и улыбчивой, в помощи никому не отказывала, да и советов спрашивать не стеснялась. Ее жалели — мол, молодая совсем, а со склочною старухой связалась… да и то, оправляясь постепенно, Анна Марковна становилась вовсе невыносимой. Она заговорила, глотая звуки, но громко, благо за столько лет преподавания в школе успела голос поставить. И теперь ее крики разносились по коридору. Леночка часто выбегала из комнаты, глотая слезы. Соседки ее успокаивали.

И осуждали склочную бабу.

А Сонечка ждала, что будет дальше. Вот не верила она солнечной девочке, пусть ничего этакого и не заприметила за Виленой, но чутье ей подсказывало — нехороший она человек.

Потом Анне вдруг стало хуже.

— Надорвалась. Недоглядели, — вздыхала Вилена на общей кухне и хлопала ресницами, сдерживая слезы. А соседки спешили ее успокоить, мол, нету Леночкиной вины ни в чем. Здоровье-то — оно одно, а старуха сама себя извела.

Теперь она кричала редко, еще реже появлялась на людях, всегда в сопровождении Леньки — вот уж о ком говорили с уважением и почтительностью. Военный человек. Обязательный! Рукастый. Конечно, он все больше в командировках, дома редко появляется, зато уж приходит не с пустыми руками. Он не скупится выставлять на общей кухне угощение, пусть и весьма скромное, делится что табаком, что сахаром, порою и сам предлагает купить: мол, случилось ему наткнуться, по смешной-то цене… и мыло привозит, и дефицитнейший кофе. И всегда — с улыбкой.

— Да какой я военный, — отшучивался Ленька, когда соседи начинали наседать на него с расспросами о службе. — Так, числюсь только. При машинах состою. Куда начальство скажет отвезти, туда и рулю…

Он подмигивал бабам, и те млели. А с мужиками Ленька держался строго, с пониманием. И дорогую тещеньку — так он именовал Анну, приговаривая, что другой ему не дадено, померла Ленкина матушка, — окружал немалою заботой.

Пожалуй, только Сонечка и догадалась, кем был Ленька на самом-то деле: вором фартовым, да не из последних. Знала она таких по прежней своей жизни, скользких, что угри, удачливых и бесшабашных. Но знание свое предпочла при себе удержать.

Однажды вышло так, что Ленька, выведя Анну во двор, сам обратился к Сонечке:

— Посиди с ней, будь ласкава, — он сунул ей рубль. — А я в магазин отойду, за папиросами.

И Сонечка согласилась, не из-за денег, но потому, что привыкла исполнять самые разные просьбы соседей. Анна сидела, понурившись, вцепившись обеими руками в свою палку, и только глазами сонно хлопала. Она казалась вовсе не человеком — куклой.

— Ушел? — спросила она хриплым голосом, когда Ленька скрылся из виду.

— Ушел, — Сонечка присела на лавку.

— Она — чужая… и этот… убьют… скоро убьют… сели на мою шею…

— Значит, не племянница она?

— Она… сестра… шалава… — речь учительницы была нервной, неясной, но Сонечка умела слушать.

История была простой. Сестрица Анны Марковны мало походила на учительницу, вела веселую жизнь, нимало не заботясь о своей репутации и о будущем. Меняла мужчин, выбирая тех, кто был весел и богат. От кого-то прижила дочку, которую, правда, любила, хотя и попыталась спихнуть ее на шею Анне, но Анна не поддалась. А потом случилась беда…