— Профессором станет, — приговаривала толстая Марьяна, ее трое сыновей регулярно приносили колы да двойки. — Не то что мои…

А потом Ленка заболела… Она вдруг похудела еще больше, хотя никогда не отличалась полнотой, но нынешняя худоба была явным признаком нездоровья. Пожухла как-то, словно у нее все силы выкачали. К Соньке вновь заявилась, днем, заглянула в каморку и сказала:

— Я скоро умру. Рак.

Сонька ничего не ответила. Да и что сказать человеку, дни которого сочтены?

— Ты ж знала про меня и Леньку, верно? Тебе тетка моя болтливая успела наговорить всякого. Одного не пойму: почему ты в милицию не пошла? — Ленка села на топчан и подперла подбородок сухонькой ручкой. — Или потому, что у самой совесть нечиста?

— Зачем пришла?

— За помощью. Больше не к кому. Те — не поймут, а Макар… не любил он моего Санечку, спровадил его в детский дом. А я, дура, позволила. За младшенького испугалась… разные у меня дети, и оба — не в меня. Я Санечке написала. Как он явится, передай ему.

Леночка поставила на стол шкатулку.

— Его наследство. К этим вещам Макар отношения не имеет.

— Что там?

Леночка открыла шкатулку, она была пуста.

— Санька догадается, что с ней делать…

— Золото кровавое искать? — Больше Сонька не боялась, чуяла, что Ленка, если уж не причинила ей вреда за столько лет, и сейчас не тронет. Да и сил у нее не осталось, и правда, источила, изгрызла ее болезнь.

— Кровавое? Это тебе тетушка сказала… Ленька с мокрухой не связывался. Зачем оно надо? Я ведь понимаю, что такие дела расследуют по-разному, и одно дело — кража, а другое — убийство, тем более если не одно. На нас бы вышли… а вот когда по-тихому, не спеша…

Сонька верно обо всем догадалась.

Леночка выслеживала цель, собирала информацию о том, чем живут люди, порою и ключики брала, делала слепок. А если слепок не получался, так Ленька — мастер неплохой, у него дар от Бога, ну или не от Бога вовсе, что Леньке ничуть не мешало.

Выжидали, конечно, когда месяц, когда — два, а порою и до полугода доходило. Старались, чтобы квартирки в разных районах находились, а то и в разных городах. Ленька отправлялся в командировку, возвращался с прибытком. И — нет, Леночка не стала бы клясться, что никто не страдал от этих их визитов, но кровь в той комнатушке не смывали.

— Макар дело ваше продолжает? — поинтересовалась Сонька, сама не понимая, на кой ляд ей надобно такое знать. Без знаний лишних всяко безопаснее.

— Макар… он другой. Опасный. По-настоящему опасный. — Ленка отвернулась. — Он мне… помог когда-то.

Надо полагать, с Ленькой, но тут уж вопросы задавать опасно.

— И он меня любит, — словно оправдываясь, сказала Вилена. — Но к Санечке иначе относится. А я не хочу, чтобы мой сын страдал… Передай ему шкатулку, как он появится. И пожалуйста, молчи! Иначе он тебя убьет! Ленька бы тебя не тронул, он хоть и дикий, но грань знал, а Макар… для него люди — пыль.

Шкатулка была пуста. Сонька тщательно осмотрела ее после ухода Вилены, простучала стенки и не удивилась, обнаружив подозрительно толстое дно. Конечно, под дощечкой вполне мог скрываться именно механизм, пусть и не работающий, но Сонька подозревала, что все не так просто.

Вилена умерла зимой, тихо скончалась в больнице, и Макар, обряженный в черное, казалось, искренне горевал о супруге. Сонька разглядывала этого человека издали, пытаясь понять, что же она думает о нем. За прошедшие годы Макар почти не изменился, поседел слегка, морщин на лице прибавилось, да и только. В остальном же складывалось впечатление, что время щадит его.

Он пришел к Соньке и, прикрыв аккуратно дверь, попросил:

— Верни шкатулку.

— Какую? — Сонька поняла, что вернет, не посмеет она спорить с таким человеком, однако сдаться сразу ей гордость не позволяла.

— Ту, которую тебе Леночка оставила, — он до самого последнего момента называл жену Леночкой и еще — девочкой, ласково, с искренней любовью. — Не надо лгать, будто ты понятия не имеешь, о чем речь.

— Она велела ее сыну отдать.

— У нее один сын, — Макар присел на топчан. — Санька на зоне… и поверь, если он и выйдет, то ненадолго. Он в папашу пошел, только куда более бестолковый. Даже если вдруг заявится, не особо рад будет шкатулку увидать. Он золота ждет. Бриллиантов. Ну, или хотя бы пачки денег. Еще решит, что ты их украла.

Говорил Макар спокойно и мягко, но глаза его оставались холодными.

— И не бойся, я не трону тебя. Нечего в дом смерть приваживать… да и, если по правде, шкатулка эта — моя.

— Ленка сказала…

— Леночка была хорошей девочкой, но, как все девочки, — излишне мягкой. Сначала Леньку своего терпела, все надеялась, что сумеет до него достучаться. А я ее предупреждал, что горбатого могила исправит. Я ей давно предлагал пожениться, умных женщин мало. А чтоб и умная, и красивая… и тратит себя на это ничтожество. Ты ж поняла, верно?

— Ты ему… помог?

— Скорее уж ей, — улыбка у Макара тоже была холодной. — Не люблю таких, кто на женщину руку подымает. Неправильно это… они оба на меня работали. Леночка информацию собирала, а Ленька руками подсоблял. Я же помогал… сбыть. Не думай, что я из простых барыг, у меня свой интерес. Порою в самых обычных домах встречаются крайне интересные вещицы, века эдак прошлого или позапрошлого… конечно, Ленька выносил, сколько мог, но шубейки там или золотишко меня волновали мало. Это все — переходящее. А вот вещи с историей… на них у меня клиентура особая имелась. И шкатулочку эту мне заказали… вот только заказчик взял и помер не вовремя, что тоже бывает.

Сонька почти уверилась, что ей не жить после подобных-то откровений. Но прервать Макара не смела.

— Я у себя вещи не храню. Вот Леньку и попросил… а он сорвался… и пришлось его… успокоить. Леночка все превратно поняла, что она вправе взять шкатулку. Она знала о стоимости этой вещицы, но… даже она не понимала, что ее дорогой сынок вряд ли сумеет таким наследством распорядиться по уму.

— Вот, — Сонька вытащила из-под топчана старый желтый чемодан, в котором хранила кое-какие вещицы. — Но, если он появится, я его к вам отправлю.

— Отправляй, — спокойно ответил Макар. Шкатулку он принял бережно, осмотрел, убеждаясь, что Сонька не причинила дорогой вещи ущерба. — И не бойся, говорю. Я не люблю зряшних смертей. Ты умеешь молчать, молчи и дальше.

Он ушел, унеся с собой шкатулку, а Сонька еще несколько месяцев дрожала, мысленно готовясь к смерти. И тогда-то она обратилась к Богу. Нет, Сонька и раньше в церковь заглядывала, пусть и тайно, стыдясь — не принято это было тогда. Однако мир менялся.

Санька возник через три года, когда она уже забыла и думать про Вилену с ее шкатулкой. Однажды, вернувшись из церкви, Сонька увидела во дворе парня, до того с Ленькой схожего, что всякие сомнения тотчас отпали. Он это, старший бесшабашный Виленин сын.