Глупая она.

А Сонька и не стремилась умной быть, живой — оно всяко лучше.

Вскорости у молодой семьи пополнение случилось, и тут Сонька поняла: не только из-за того разговора Анна жизни лишилась, но еще и потому, что четвертый человек в той комнатушке не уместился бы.

— Орет и орет, — жаловалась Марьяна, уже почти потерявшая надежду заполучить заветные метры. — Спасу никакого нет! Я ей говорю — дай сиську дитяти, а она мне — молока у нее нет… молодая баба, а молока нет…

Сонька кивала и думала о том, что с появлением ребенка ссориться молодые стали чаще, что, в общем-то, было вполне обыкновенным явлением. Теперь Ленька пропадал из дому, возвращался навеселе и зачастую — пропахший духами и дешевыми сигаретами. Соседки качали головами, жалея бедную Леночку, повторяли, мол, такова она — тяжкая бабья доля. Она соглашалась, смахивала слезы, но… нет-нет, а мелькало в ее глазах что-то эдакое, недоброе.

Когда ребенка отдали в ясли — Леночка желала выйти на работу как можно скорее, — в семье вновь воцарился мир, пусть и хрупкий. Вроде бы все вернулось на круги своя, но… продлилось это затишье недолго. Полгода минуло, и Ленька за старое принялся.

— Да мне тут обрыдло! — в запале очередной ссоры, начавшейся, как обычно, тихо, но подвыпивший Леонид явно не намерен был шептаться. — Какого… мы тут торчим?!

Ответа Леночки Сонька не услышала.

— А ты мне рот не затыкай! Я — мужик! Как скажу, так и будет…

Что-то упало, разбилось, но женского крика, который раздавался обычно после грохота, не последовало.

— Угрожать вздумала? Так со мной же и пойдешь…

Ленька выскочил на лестницу, громко хлопнув дверью, и все, кому случилось выглянуть в коридор — а соседская жизнь людям всяко интереснее собственной казалась, — быстренько нашли для себя иные, важные дела.

Леночка выглянула на кухню спустя час, левый глаз ее заплывал синевой, губы опухли.

— Пьяный, дурной, — вздыхали бабы, утешая Леночку. Она молчала.

А Сонька поняла: скоро в нехорошей квартире произойдут перемены. И даже то, что протрезвевший Ленька поспешил к жене прибежать, мириться, с букетом гвоздик и коробкой «Птичьего молока», не отвратило ее от мысли, что вот-вот случится… нехорошее. Леночка цветы приняла, мужа встретила ласково, простила вроде бы… а спустя месяц Леньку убили. Новость об этом всколыхнула весь дом.

Одни его жалели, памятуя, до чего хорошим человеком он был, другие шептались, будто сам и виноват — загулял от жены да край потерял, связался с дурной компанией. Леночка побледнела, осунулась, тонкое личико ее сделалось и вовсе детским, и лишь глаза горели ярко.

— Как мы теперь? — повторяла она, прикладывая платочек к глазам.

Ее учили, к кому идти, что писать, требуя пенсию по причине потери кормильца, Леночка кивала, соглашалась, вздыхала… но Сонька-то прекрасно видела: именно она от супруга и избавилась.

Из ревности ли?

Из-за того, что муженек ее оказался вовсе не таким, каким Леночке представлялось? Или же из соображений практических: небось с гулянками муженек не завяжет, тратить будет общие деньги, кровью заработанные, по старой привычке решив: он — хозяин, ему и распоряжаться. А хуже всего, что по пьяному делу он на язык невоздержанным станет. Там сболтнет, тут слово скажет… глядишь, и найдется кто-то, к этой болтовне внимание проявивший.

Нет, были у Ленки причины от супруга избавиться, пусть и не собственными руками.

На какое-то время в квартире стало тихо. Леночка работала санитаркой, как прежде, растила сына… а как он подрос, она и привела в дом солидного степенного мужика, ничуть на Леньку не похожего.

— Макар Иванович слесарем работает, — говорила она соседкам на кухне. — Руки золотые. А пить — не пьет.

Соседки не верили, но Леночку не осуждали, ведь дело молодое, понятно, что одной бабе с ребенком тяжко, да и на душе муторно. А Макар Иванович и правда оказался замечательно рукастым человеком. Прижился он в доме легко, и в самом скором времени не нашлось никого, кто бы к нему за помощью не обращался.

Вот только у Соньки кошки на душе скребли… больно уж холодный, профессиональный взгляд был у Макара Ивановича. К зиме Леночка забеременела, а там и свадьбу сыграли, спокойную, тихую. Макар Иванович хоть сам не пил, но другим не возбранял. Второй ребенок родился тихим, слабеньким, но Ленка все равно на работу вышла.

К Соньке как-то явилась:

— Вы уж помогите мне, — попросила она, заламывая тонкие бледные руки. — Страсть как не хочется место терять!

— Да разве ж новое не найдешь? — Сонька к этому визиту отнеслась с большим подозрением. — Небось санитарка — не директор, легко устроишься.

— Так это смотря куда! Я ж говорю, клиника у нас особая, на хорошем счету… там санитарка получает больше, чем заведующий отделением в иных-прочих… а еще если к пациентам подход найти. Вы же сами понимаете, тому за газеткой сходишь, этому из столовой принесешь обед или уберешься лишний раз. А люди и благодарны…

Выглядело все это правдоподобно. У Соньки даже мелькнула мысль, что те, давешние ее подозрения возникли, по сути, на пустом месте. Разве имелись у нее хоть какие-то доказательства?

— Мы заплатим, — Леночка сложила руки, умоляя ее согласиться. И Сонька поддалась искушению. Деньги-то лишними не будут… да и работа нетяжелая, за дитем приглядеть. Мальчик был тихим, некапризным, а что болел, так вырастет, наладится все. Вот братец его старший, в котором Ленькина дурная кровь просыпаться начала, — другое дело. Вроде и улыбчивый, и ласковый, да все норовит младшего поддеть, то ущипнет его исподтишка, то толкнет невзначай, а однажды Сонька его и вовсе с подушкой над кроватью братца застала.

— Поправить хотел, — сказал мальчишка, глядя на Соньку честными темными глазами.

Она не поверила, но смолчала. А в другой раз на нее звереныш кастрюлю с кипятком опрокинул, вроде случайно.

Тут уж Сонька терпеть не стала, пошла, рассказала все как есть, пригрозив, что с этим выродком она точно возиться не станет. Леночка слушала, кусала губы, вздыхала, а потом вдруг махнула рукой:

— Ленька всегда был… диким. Мы росли в одном детдоме, помнишь же небось, что тетка моя не пожелала меня забрать? Я тихой была, домашней, такую любой пнуть горазд. А Ленька за меня заступался. Он… умел ладить со всеми. А с кем не выходило, то и разговор был короткий.

Да, еще в детдоме Ленька научился обходить закон, вот только сидеть бы ему, когда б не Леночкина помощь. В отличие от супруга она распрекрасно понимала, чем грозит воровство, и в тюрьму попасть не желала.

Конечно, ничего такого вслух сказано не было, но Сонька и сама все поняла. Из этих двоих Леночка умела думать, а Ленька — исполнял задуманное.

Дальше все было просто. Старший сынок Ленки исчез из дому, вроде в военное училище отправился. Соседи только вздохнули с облегчением, уж больно колючий, злой нрав был у паренька. А Макар Иванович не имел нужной строгости, чтобы увещеваниями обходиться. Нет, военное училище, по совокупному мнению, было именно тем, что требовалось, дабы обуздать мальчишку. Потом же сам спасибо скажет. Братец его рос тихим, спокойным и вежливым. Все больше с книжками сидел, на что ни родители, ни соседи нарадоваться не могли.