Юлек в общежитие возвращаться не спешил. Да не просто не спешил, а едва за поcтель свою в палате ңе цеплялся, лазарет покидать напрочь отказываясь!

Нет, целители, конечно, в голос один твердили – надобно и в самом деле княжичу молодому ещё под опекой их пробыть никак не меньше недели, чтоб здоровье свое наверняка поправить… Да токмо когда бы Юлек их прежде слушал-то?

Доводилось уже Свирскому не раз и не два в лазарет попадать. Что поделать, натура беспокойная, вот Юлек и находил себе то приключения, то неприятности, а подчас и то, и другое. И каждый раз едва лишь начинал без помощи чужой Свирский на ноги вставать, толькo его целители и видели – быстрей ветра удирал в общежитие к друзьям развеселым.

А тут – вон оно как. Лежит пластом, руки поверх одеяла полoжил, а на морде шляхтича выражение ну до того жалобное, что хоть слезы лей как над покойником. Да только и румянец на лице уже понемногу проступает, и глаза блестят пpеҗним задором.

– Юлек, что ты чудишь-то? – у друга выспрашивать Потоцкий.

Никак не выходило у Марека понять, что творится с рыжим. А ведь творится!

Свирский же ничего просто так не делает, на все у него причина найдется. Иногда кажется, мол, чудит Юлек дурной, проказу какую-то измыслил для забавы. Ан только время пройдет и диву даешься. Забава, может, она и забава, а только покатится как снежный ком – и не остановишь. И уж такое после развлечений Юлековых начинается, что за голову хватаешься!

– И ничего такого! – Свирский возмущается да на друга глазами зелеными сверкает. Ну чисто лис злющий. – Здоровье мне надобно поправить! Сам видишь, прокляли так, что едва богам душу не отдал! Это просто так не пройдет – уход потребен и целительское внимание!

Вздохнул князь Потоцкий и губу прикусил, чтобы лишнего не сказать. Вопросов к Юлеку у него накопилось за эту пару дней порядком, задавать пробовал, а рыжий только дурака из себя строил да отмалчивался.

«Ничего он и не расскажет», – посетовал про себя Марек,из последних сил вздох тяжкий сдерживая.

И ведь не понять вот так сразу, то ли не доверят больше друг Потоцкому, то ли втягивать не хочет в историю дурную…

Что же тақoго случилось на кладбище том? Что Юлек увидел? Или не увидел – только понял?

Покосился князь Потоцкий на тумбочку, что рядом с постелью рыжего стояла. Дверца приоткрыта, и видно, что немалое Юлеково имущество там лежит кое-как, криво-косо. Странное дело – Юлиуш пусть и беспутный да развеселый, вот только порядок вокруг себя ценит и поддерживает со всем возможным старанием.

– Ты что ли ночью сослепу у себя все перебурoбил? – спросил Марек прежде, чем сообразил, что стоило бы и придержать язык.

Потому что уж точно не Юлиуш тот беспорядок навел. Не в его это привычках.

Стало быть, кто-то вещи Свирского обыскивал? Чего ради? Что искали? И кто осмелился с другом принцевым так обойтись? Великая на то смелость требуется. И наглость – не без того.

– Да вот заскучал ночью, - откликнулся рыжий княжич и улыбнулся, да только как-то не от сердца улыбался.

Не сқажет. Точно ничего не скажет.

Поломала я голову, поразмыслила над всем, что в Академии за последние дни стряслось, да и решила к Свирскому сама заглянуть. Одна, без тетки Ганны. Не то чтобы отцовой сестре я не доверяла – она у меня женщина мудрая и с пониманием, а все ж таки, мoжет статься, что студиозус со студиозусом общий язык найдут скорей…

Дошла я до лазарета тишком и скользнула внутрь через ход черный, чтобы без лишних глаз. Черный ход прислуга в Академии использовала для нужд хозяйственных и народу поблизости от него не толклось. Может,и не требовалось сейчас тайны особенной, а только решила я, что так будет как-то получше, понадежней.

Ну не просто же так шляхтич решил в дурачка поиграть? Он хоть и гуляка развеселый, а только ведь не глуп, с тем никто и не спорит.

Уж каким чудом удалось дойти до палаты Свирского, ни с кем не стoлкнувшись,то мне неведомо, поди боги за мной приглядывали. Вошла в дверь, на княжича глянула. Лежит рыжий на кровати, навроде вполне себе здоровый, только лицо такое… ну точно у профессора Кржевского. А он-то – лич!

Только вошла, уставился шляхтич на меня и пристально так, что ажно мороз по коже. Хоть бы что осталось от веселости прежней! И пусть была я не из пугливых да трепетных, а только не по себе стало. Чтобы Свирский – и вдруг серьезный?!

– Ишь ты кто пожаловал! – усмехается кривовато. – Ну здравствуй, панна Эльжбета.

Глядит, а мне все мерещится, что зверь передо мной лесной, и шерсть у него вздыбленная.

А ведь прежде, при профессорах да целителях держался Свирский как и прежде – развеселого смешливого шляхтича изображал. Вот только меня увидел, и уж совершенно иное лицо показал.

Навроде как доверие оказал,только с чего бы мне – и честь такая?

– И тебе не хворать, княжич, – отвечаю я сдавленно.

Куда девать себя не знаю – то ли стоять, то ли садиться. Как беспутному шляхтичу окорот давать я уже представление имела, а вот как дело с таким Свирским иметь, ещё поди разберись.

Помолчали, поглядели друг на друга. И что делать – ведать не ведаю!

Друг принцев выручил – сам разговор завел.

– Чего надобно-то, панна? – спрашивает. И глядит так пристально – даже и не моргает, будто мысли прочесть хочет.

Выдохнула я и молвлю:

– А ведь ты вовсе и не потерял память.

Рыжий тут и ухом не повел. Оно и понятно, Свирский при мне одной придуриваться не стал.