«Финны с подозрением относятся к многословию. Если говорить четыре-пять минут подряд, они начнут думать, что от них хотят что-то скрыть, – пишет Ричард Д. Льюис. – Они принадлежат к реактивной культуре, или культуре слушания, в которой принято не инициировать разговоры, а больше наблюдать за развитием событий и лишь потом включаться в происходящее». Льюис согласен, что на это есть исторические и географические причины: «Зажатые в холоде между шведскими и русскими господами, финны старались не открывать рот, пока их не спросят».

Мой финский знакомый рассказал историю, которая, по его мнению, прекрасно иллюстрирует отношение финнов к общепринятым нормам общения. Они с шурином ехали по загородному шоссе в метель, и их машина сломалась. Через полчаса появилась другая машина. Водитель остановился и вышел помочь. Не открывая рта, он залез под капот, каким-то образом запустил двигатель, так же молча сел в свою машину и укатил. Мой знакомый клянется, что не было произнесено ни единого слова. Он сказал шурину: «Как нам повезло! Интересно, кто это был?» На что шурин ответил: «Да это же Юха. Мы с ним в школе вместе учились».

Другая моя финская приятельница рассказала, что по выходным любит ходить в походы, но предпочитает делать это в одиночестве. Ее раздражает, когда кто-то выражает желание к ней присоединиться. «Если в походе приходится ночевать на какой-нибудь турбазе, а там уже есть другая группа, я очень расстраиваюсь – наверное, как и большинство финнов. Нам больше нравится, когда мы одни», – рассказала она, проявив нетипичную разговорчивость. А вот датчане, наоборот, были бы в восторге, встретив других датчан и получив повод обнаружить общих знакомых, попить вместе пивка и попеть песни.

«Если я нахожусь в Хельсинки больше двух дней, у меня начинается мигрень. Слишком много людей, слишком мало личного пространства, – поделилась другая финка. – Я как-то ездила в Гонконг. Это запредельно. Столько народу!» – Она содрогнулась при одном воспоминании.

Как-то раз, пролетая на самолете над Финляндией, я смотрел в иллюминатор. Меня поразило, что даже посреди лесной глуши (75 процентов площади Финляндии составляет лесная глушь, а еще 10 – студеные озера) виднелись то огоньки домов, то дымки саун, отстоящих от цивилизации на десятки километров. «Финну спокойнее, когда ближайших соседей не видно», – подумал я, и эта мысль прозвучала странно обнадеживающе.

Сдержанность финнов можно принять за застенчивость. Обозначающее ее финское слово ujo не имеет негативных коннотаций, присущих английскому shy. Это характерно и для других языков Северной Европы. В этой части мира застенчивость рассматривается не как препятствие к общению, а скорее как свидетельство скромности, сдержанности и готовности прислушиваться к мнению окружающих.

Есть несколько степеней скандинавской застенчивости. В категории «отличный сосед по многочасовому авиаперелету, но плохой – на званом ужине» лидируют самые тяжелые собеседники – финны. За ними идут шведы, тоже любящие помолчать. Далее располагаются норвежцы с исландцами. Датчане в этом смысле практически нормальные люди, возможно, из-за того, что они всегда занимались торговлей и живут ближе к континентальной Европе. Им лучше удается поддерживать непринужденные разговоры, которые к тому же требуются для hygge на работе. Поэтому остальная Скандинавия относится к датчанам несколько настороженно, считая их главными хитрецами и болтунами региона. «В них есть немного южной крови», – на полном серьезе сообщил мне один норвежец.

Приписывать датчанам почти латиноамериканский темперамент и видеть в них разгульных, бесшабашных, разговорчивых искателей приключений – смелое преувеличение в глазах тех, кто побывал в Дании. При первом знакомстве датчане показались мне немцами, которых поместили в улучшенные интерьеры. Пожив среди них и получше узнав их собратьев по региону, я понимаю, почему у датчан такой имидж. По сравнению с финном или шведом любой датчанин – просто конферансье из кабаре в Лас-Вегасе.

У нордической застенчивости есть гендерные особенности. Скандинавские мужчины чаще предпочитают молчание, тогда как женщины с большей готовностью помогают иностранцу почувствовать себя непринужденно. Это можно счесть результатом моего выдающегося личного обаяния, но финские женщины показались мне куда более разговорчивыми, чем мужчины. Правда, последним следует отдать должное: приняв тщательно обдуманное решение вступить в разговор, финский мужчина выскажет свое окончательное мнение, не обременяя себя этикетами и политесами.

Нетрудно представить, сколько шокированных и обиженных людей оставляют после себя финны в светских салонах Парижа и в высших слоях общества Лондона или Токио. Считается, что они во многом схожи с японцами (по Ричарду Льюису, они одинаково не склонны жестикулировать, внимательно слушают собеседника, неконфликтны и т. п.), но и те находят прямоту и резкость финнов огорчительной.

Небольшое отступление. Хотя скандинавы не слишком разговорчивы, они пользуются тайными способами невербальной коммуникации, которые, подобно высокочастотной трескотне летучих мышей, не воспринимаются другими людьми. Это целый набор полубеззвучных высказываний, расшифровывать которые я начал учиться только сейчас. Самое распространенное из них – краткий и резкий вдох в сочетании с легким оханьем, указывающий на некое подобие согласия, что-то вроде «да, но…». Некоторые датчане делают это так выразительно, так что первые несколько раз я пугался, думая, что у собеседника начинается какой-то приступ. Ричард Д. Льюис описывает финскую версию как «вздохи, почти беззвучные постанывания и согласное хмыканье». У каждого народа и в каждом языке есть свои утвердительные «ага», недоуменные «хм-м-м…» и слова-паразиты, но скандинавы, кажется, превратили их в один из главных способов коммуникации.

В некоторых аспектах финнов можно считать сверхскандинавами. Мы помним, что шведы, датчане и норвежцы держат себя в рамках Законов Янте: нельзя хвастаться своими достижениями или материальными благами, нельзя считать себя лучше других и тому подобное. Финны вывели эту скромность на новый уровень, причем многие считают, что она вредит экспортным возможностям страны.

«Нам не хватает нахальства прилюдно хвастаться, какие мы хорошие, – говорил недавно руководитель туристического ведомства Финляндии. – Мы тихонько стоим в уголке и надеемся, что кто-то обратит на нас внимание».

Примерно так же относится к финской скромности и Роман Шац. «Возьмем, скажем, болт. Американец представит вам его примерно так: «Этот болт изменит вашу жизнь! Он осчастливит вас! Это лучший болт в мире» – а затем два с половиной часа будет расписывать его технические достоинства. А финн просто скажет: «Вот болт». Рекламировать что-либо противоречит финской ментальности. Рекламой и маркетингом занимаются только легкомысленные люди. И разумеется, на мировом рынке это финнам мешает».

Иногда это мешает и в финских условиях. Редактор международного отдела финской общенациональной газеты Helsingin Sanomat Хейкки Аиттокоски рассказывал, что коллеги часто огорчают его своей сдержанностью. «Мне нравится финская скромность, – говорит Аиттокоски, раньше работавший корреспондентом в Берлине и Брюсселе, – но она идет во вред работе, если журналистам нужно продвигать свои идеи или удачные репортажи. Они никогда не скажут: «Это находка! Здесь нужен аршинный заголовок!» Я постоянно твержу им, что своими идеями нужно гордиться. Однажды я искал в других отделах человека с хорошим английским. Мне находят одну девушку, и я спрашиваю, действительно ли она знает язык. «Ну, наверное. Я немножко учила английский», – отвечает девушка. Оказалось, что английский – ее специальность по диплому! Она знает его в совершенстве».