Ему в вину, пожалуй, можно поставить лишь бестактное чувство юмора. На октябрьском заседании Учредительного собрания его слушали вполуха, так что он вновь озвучил свои идеи уже в декабре, когда сравнил скоростную машину для обезглавливания с долгим и мучительным процессом повешения. «При помощи моей машины, — хвастал он, — я в одно мгновение отрублю вам голову, и вы даже ничего не почувствуете». Его реплика вызвала смех, но кое-кого из депутатов повергла в шок, и дебаты были закрыты.

Шутка Гильотена выпорхнула за стены Национальной ассамблеи и вдохновила парижан на создание комической песенки, в которой они высмеивали «лицемера-парламентария», который хочет убивать людей с бешеной скоростью. И именно эта песенка дала имя «гильотина» еще не существующей машине-убийце.

В 1791 году после продолжительных дебатов идея Гильотена о смертной казни через обезглавливание была воспринята, и этот способ казни депутаты ввели в уголовный кодекс, составленный собранием (и ставший законом в том же году). Вопрос о способе совершения казни был передан особой комиссии, по поручению которой Антуан Луисон, постоянный секретарь Хирургической академии, составил докладную записку, в которой высказался за машину, подобную той, какую уже предлагал Гильотен. Того вызвали к генеральному прокурору для более предметного и подробного обсуждения, но неизвестно, явился ли доктор на эту встречу, поскольку к тому времени он уже узнал, что, учитывая его преданность делу (а возможно, идею подсказала и песенка), новой машине действительно присвоили его имя. Он был в ужасе.

Появилось много желающих принять участие в конкурсе на изготовление машины для обезглавливания. Плотник Гидон, который обычно отвечал за строительство виселиц и эшафотов, запросил непомерную цену, поскольку его рабочие не хотели, чтобы их имена связывали с этим проектом. Даже когда правительство предложило заключить анонимные контракты, рабочие все равно отказывались строить гильотину. Впрочем, нашелся один человек в Страсбурге, судебный пристав Лакант, который согласился сконструировать машину, а для ее изготовления привлек проживавшего в Париже прусского мастера клавесинов по имени Тобиас Шмидт.

Законченный в начале 1792 года вариант гильотины Шмидта включал в себя платформу, поднятую над землей на двадцать четыре ступени, чтобы публике открывался хороший обзор, и кожаный мешок, куда должна была падать отрубленная голова. Поначалу лезвие ножа было округлым или прямым, но вскоре Шмидт заменил его скошенным под углом 45 градусов лезвием, каким мы его и знаем. Пожалуй, это единственный в истории мастер клавесинов, изменивший своему призванию.

Прототип гильотины был установлен на улице Сент-Андре-дез-Ар в Латинском квартале, где находилась мастерская Шмидта, после чего началось испытание машины, в котором участвовали овцы и телята. Затем ее переместили в парижские пригороды и испытывали на трупах из моргов больниц, тюрем и богаделен. Результаты испытаний были признаны удовлетворительными, и 23 апреля 1792 года вооруженный грабитель Николя Пеллетье удостоился сомнительной чести быть первым преступником, гильотинированным на Гревской площади (так до 1803 года называлась площадь перед зданием парижской мэрии, где традиционно проходили казни; ныне площадь Отель-де-Вилль).

Новая машина работала так четко, что вошла в моду: на пике популярности оказались детские игрушки в виде гильотины, а такие же серьги стали аксессуаром категории «надо иметь» для парижанок (может, стоило бы придумать что-то дополнительное для шеи?). Впрочем, помешательство длилось недолго: после казни Людовика XVI 21 января 1793 года вдруг стало модным обвинять совершенно невинных людей в контрреволюционной деятельности и отрубать несчастным голову.

Точно неизвестно, сколько людей погибло во времена Террора, с июля 1793-го по июль 1794 года, но жертв могло быть около семнадцати тысяч. Гильотену чудом удалось уберечь в целости собственную шею: он был арестован и брошен в тюрьму по подозрению в роялистских симпатиях, после того как приговоренный к смертной казни аристократ обратился к нему с просьбой позаботиться о его жене и детях. Выйдя на свободу, Гильотен отошел от публичной деятельности и так затаился, что все решили, будто он умер. Однако он прожил до 1814 года, и все последние годы жизни наверняка мечтал о том, чтобы машину-убийцу переименовали. К тому времени у гильотины уже было немало прозвищ: le rasoir national («национальная бритва»), la raccourcisseuse patriotique («патриотический укоротитель») и, более серьезное, le Louison («Луисон») в честь Антуана Луисона, секретаря Хирургической академии, который продвигал идею в жизнь. Но название «гильотина» прочно вошло в обиход, а вскоре появился и глагол «гильотинировать».

Доктору Гильотену оставалось винить лишь самого себя. Если бы он не оговорился тогда в Учредительном собрании, назвав машину для обезглавливания «моей машиной», возможно, его запомнили бы как автора демократических идей, а не мрачного метода казни. А гильотине — кто знает? — дали бы более точное с исторической точки зрения название — «Галифакс», к примеру. Что было бы, конечно, довольно забавно, ведь даже спустя 200 лет французские академики все еще ломали бы голову над тем, стоит ли запретить глагол halifaxer («галифаксировать»).

Трагикомическая правда о взятии Бастилии, Марии-Антуанетте и обедневших аристократах

При исполнении французского национального гимна хор поет: Marchons, marchons, qu'un sang impur abreuve nos sillons, что в вольном переводе выглядит так: «Идем, идем, кровью нечистой оросим наши поля».

На самом деле кровь, пролитая именем Французской революции, была вовсе не той, какую автор «Марсельезы» назвал нечистой. Кровь как раз была французской, а не иностранной, и лишь малая ее толика принадлежала аристократам. Слова и музыку «Марсельезы» написал в 1792 году офицер Руже де Лиль. Он сочинил эту вдохновляющую песню для французских войск, марширующих на бой с австрийцами, а в качестве национального гимна ее выбрали после того, как добровольцы из Марселя стали распевать ее на парижских улицах. Злая ирония состоит в том, что самого Руже (кстати, его имя буквально переводится как «барабулька») позднее арестовали как предателя за протест против интернирования королевской семьи, и он едва не окропил революционное поле собственной кровью. Остаток жизни Руже провел в нищете, зарабатывая на корку хлеба переводами английских текстов на французский язык, при этом не оставляя попыток создать нечто похожее на свои первый хит. «Марсельеза» тоже, как и автор, влачила жалкое существование; Наполеон вообще запретил ее, и в качестве национального гимна она была восстановлена лишь в 1879 году.

Если коротко, ситуация вокруг песни как нельзя лучше иллюстрирует кровавый хаос, царивший во время Революции.

Сегодня большинство французов представляет себе ход событий примерно так.

День 1: честные, но голодные борцы за справедливость штурмуют Бастилию и освобождают политзаключенных.

День 2: народный трибунал выносит решение отрубить голову злодею королю и его жене, которая позволила себе бестактное замечание насчет пирожных.