А вот и цена нашему перемирию объявлена. Правильно говорят: «горный туризм — школа мужества, равнинный туризм — школа замужества». Сплошная романтика: песни у костра под гитару, прогулки по лесу, палатки, где можно тайком ночью уединиться… А Олечке палец в рот не клади — отхватит! Упертая девка, только и я теперь буду начеку. Интересно, а если я ее соблазню и потом не женюсь — она и мне устроит персональное дело? Впрочем, не важно. Моя судьба решится не девушками и не в универе.

— Пойду, конечно, золотце! — я быстро обнимаю девушку и целую ее в щеку, скрепляя нашу сделку.

— Ой, всю щеку своей бородой исколол! Когда уже сбреешь? — Староста меня с сожалением отталкивает.

— Никогда!

* * *

После того, как удается уладить отношения с Олей, еду с Седовым в Зарядье. Выпив по кружечке вкусного кваса, продающегося из желтой бочки, прямо напротив выхода со станции Площадь Революции, мы идем на стройку. Доходим до бывшей Биржи — переходим на другую сторону Куйбышева и спускаемся по Рыбному переулку к улице Разина. Через несколько минут мы уже у филиала Исторического музея, рядом с которым один из спусков на строительную площадку.

Тут все готово к нашему прибытию. На черном ЗИСе приехал архитектор стройки — пожилой, но еще крепкий усатый мужчина в строгом костюме. Дмитрий Чечулин.

Лауреат сразу трёх Сталинских премий и в прошлом — главный архитектор города Москвы. Сейчас, как мне рассказал Седов, он в опале. Хрущев задвинул многих сталинских людей, в том числе и Чечулина. Но потом жизнь заставила вернуть его обратно.

Дело в том, что на месте "России" изначально была заложена грандиозная 275-метровая башня. Она должна была стать самым огромным зданием в столице (о проекте Дворца Советов уже успели забыть).

Чечулин в то время работал над Левиной высоткой на Котельнической набережной. Он торопился с завершением, поскольку хотел целиком сосредоточиться на главном проекте своей жизни — гигантским небоскребом прямо под стенами Кремля. К началу 1953 года уже был возведен фундамент и стальной каркас до восьмого этажа. Однако после смерти Сталина проект был заморожен.

Власти долго терпели недостроенный "гроб" рядом с собой. Потом разобрали стальной каркас и использовали его для строительства стадиона в Лужниках. Но фундамент то остался. Наконец, Хрущев решился. Раз мы "открыли" страну для посещения туристов, то логично построить рядом с Кремлем еще одну гостиницу. Так сказать продемонстрировать миру нашу советскую открытость. К тому же и делегатам съездов нужно где-то жить.

А кому строить Россию если не Чечулину? Он уже и так отлично изучил площадку. Архитектору дали "карт-бланш".

Изначально здание задумывалось девятиэтажным, однако по личному распоряжению Никиты высоту сооружения увеличили на три этажа, чтобы можно было разместить все три тысячи делегатов и гостей съездов КПСС. Получились четыре 12-этажных корпуса, со стороны Москвы-реки опиравшиеся на высокий гранитный стилобат. Помимо номеров, ресторанов и баров, здесь будет просторная галерея и прекрасный концертный зал на 2,5 тыс. мест, а в стилобате под ним — двухзальный кинотеатр «Зарядье» на 1,5 тыс. мест. По своим размерам и вместительности "Россия" попадет в книгу Рекордов Гинесса.

Чечулин сознательно заложит в образ здания диалог с Кремлем: белый камень и золотистый металл — колористическая гамма сердца Кремля, его соборов. Такой смысловой мост между новым и старым не был характерен для архитектуры модернизма. Необычным стало и название гостиницы. До этого десятилетиями слово «Россия» выкорчевывалось из памяти народа. Страна называлась СССР, а исторические территории ядра Европейской части страны назывались РСФСР. Россия осталась в прошлом. Но именно в хрущевскую оттепель зарождается довольно сильное консервативное православно-почвенническое течение, ориентированное на возрождение духовного и политического наследия дореволюционной России. Это движение, разумеется, потом прихлопнет КГБ, но название возродится и останется.

— Так товарищи, берем касочки — на стройке нам с Седовым выдали всю необходимую защитную амуницию. Стройка передовая, ударная. Нас сопровождают аж два прораба.

Находим Чечулина, который оказывается мрачным, задумчивым человеком, мало расположенным контактировать с прессой и уж тем более делать интервью «на фоне». Но, раз позвонили из горкома — деваться ему некуда. И тут Седов показывает мастер-класс. Вцепляется в архитектора как питбуль. Раскачивает Чечулина вопросами, сыплет шутками и анекдотами. Постепенно тот оттаивает, начинает, активно жестикулируя, рассказывать нам о будущей гостинице.

На мне — два прораба. Их я тоже расспрашиваю достаточно агрессивно, материал начинает вырисовываться.

— А что с отделкой? — интересуюсь я у архитектора после того, как с ним заканчивает Седов.

— Самые современные материалы. Металл, пластик, синтетика — живо откликается Чечулин.

— Не дай бог пожар — театрально вздыхаю я — От пластика такой ядовитый дым идет…

Седов удивленно на меня смотрит. Прорабы тоже. Ничего, у меня задача не помочь журналисту репортаж о стройке сделать, а закинуть удочки насчет знаменитого пожара 77-го года. От "самых современных материалов" погибнет 42 человека и еще 52 пострадают.

— Да? — Чечулин с иронией поворачивается ко мне, — Откуда вы это знаете?

— Друзья с химфака проводили опыты, надышались. Хорошо у них в лаборатории вентиляция мощная, а если по всей гостинице такой дым растащит?

В бытность свою учителем я не раз участвовал в выездных проверках пожарной охраны, что проводились у нас в школе. Наслушался всякого разного, да и в конце 80-х в прессе много писали про этот злосчастный пожар…

Чечулин смотрит уже серьезнее.

— Да, в мировой практике используют огнезащитные перегородки и противопожарные клапаны в вентиляции, а также автоматическое пожаротушение. Впрочем, проект интерьеров еще даже не утвержден, будем думать.

— Дмитрий Николаевич, вы извините! — первым очнулся Седов — Русин у нас стажер, второй день на работе…

— Да нет, Герман Андреевич — Чечулина удивленно качает головой — Товарищ Русин на правильную мысль навел. Я дам распоряжение изучить западный опыт таких систем в высотных зданиях. Мы только в самом начале строительства, так что времени еще полно.

Отлично! Глядишь, и удастся предотвратить будущую трагедию. Ставлю мысленно себе галочку в списке "сделано".

* * *

Успокоив Седова кружкой пенного напитка в павильоне с говорящим названием "Пиво", я отпрашиваюсь и срочно мчусь в общагу. Я не пил — не хочу чтобы от меня потом весь день пахло пивом. Хотя журналист предлагал. Нравы у пишущей братии свободные. Сам Герман говорил, что у них категорически запрещено употреблять в рабочее время, но не похоже, чтобы он следовал этому запрету. С утра выпил — день свободен.

В общаге уже знают, что я иду на прием. Лева, по моей просьбе, сделал мне негласную рекламу.