— А где сделаны эти снимки?

Хозяйка бросила взгляд на фото:

— На даче. Это летний дом в Ларколлене. Мы до сих пор там отдыхаем.

Викен прищурился:

— Летний дом? А подвал там есть?

— Ну да. Господи, и зачем вам это знать?

Инспектор не ответил.

— И как давно у вас этот дом? — поинтересовался он.

Вибека Гленне задумалась:

— Да он уже давно принадлежит их семье. Там прошло еще детство Торстейна Гленне, как я понимаю. То есть это с двадцатых или тридцатых годов.

— А это Аксель или Бреде?

Викен приподнял альбом, чтобы ей было лучше видно.

— Аксель, — твердо заявила она.

— А где здесь Бреде?

Она показала на снимок пониже на той же странице.

— Но они же абсолютно одинаковые, — воскликнул полицейский, — у них даже купальные трусы одинаковые! Как вы можете быть уверены?

— Муж мне рассказал, кто здесь кто.

Викен пролистнул дальше. Отец, мать и один из близнецов.

— А что, нет снимков, где они вместе? — удивился он.

— То есть как это?

— Фотографий близнецов — пруд пруди, но нет ни одной, где бы были оба сразу.

Женщина, похоже, растерялась:

— А какое значение это может иметь?

— Да, действительно. Наверное, никакого. А с кем вы разговаривали о Бреде?

— С кем разговаривала? Да, собственно, только с Акселем и разговаривала.

— Вы хотите сказать, что вы никогда не слышали, чтобы его родители или еще кто-нибудь из родственников что-нибудь говорил об этом втором близнеце?

— Бреде отослали из дому, когда ему было пятнадцать лет. По словам мужа, жить с ним под одной крышей стало просто невыносимо. Он никому не подчинялся. В семье Акселя об этом никогда не говорили, Бреде был и остается табу. Муж запретил мне упоминать его имя в присутствии других.

— И что, родители отослали из дому своего пятнадцатилетнего сына и больше не желали его видеть?

— Семья у Акселя не совсем обычная. — Вибека Гленне сделала ударение на слове совсем. — Нельзя сказать, чтобы это были любвеобильные и душевные люди. Мне не довелось стать свидетельницей того, чтобы Астрид, моя свекровь, хоть раз проявила заботу о ком-нибудь, кроме себя самой. Внуки ее тоже абсолютно не интересуют. А старик Торстейн — он же был просто божеством. Далеким и строгим. — Немного подумав, она добавила: — Аксель не говорит об этом, но я замечаю, что его до сих пор не покидают мысли о брате. Когда он позвонил вчера, то намекнул, что надо бы его найти. Это наверняка связано с тем, что случилось, когда Бреде отослали из дому.

— И что же тогда случилось?

Она откинулась на спинку стула, скрестила ноги. Не успела она начать свой рассказ, как Нурбакк поднялся:

— Извините, мне нужно в туалет. Нет, сидите-сидите, я сам найду дорогу.

— Что тебе удалось разузнать, посетив туалет? — спросил Викен, когда они уселись в машину. Нурбакк заезжал через ворота на дорогу.

— Да в основном у них там то же, что и у всех, — сказал он. — Тебе ведь не нужны названия разных там шампуней, лаков для волос и кремов для лица?

— Почему, не откажусь от хорошего совета, — парировал инспектор. — А как насчет лекарств?

— Парацетамол, ибупрофен и тому подобное. И еще кое-что, с чем я раньше не сталкивался, проверю, когда вернемся.

— Врачам только дай волю, напичкают тебя всякой химией по поводу и без повода, — проворчал Викен. — Но когда дело касается своих домочадцев, они не так щедры. Ты сказал, в основном как у всех?

— Ну, наверное, не все держат в спальне, в самом дальнем углу одежного шкафа, наручники.

— Наручники?.. И в спальне?

— Я запутался во всех этих дверях, по оплошности зашел не туда.

— Ты мне об этом ничего не говорил, Арве, — ухмыльнулся Викен.

Это он приучил младшего инспектора пользоваться словом «оплошность». Оно не раз выручало его самого.

— У Акселя Гленне якобы есть брат-близнец, — сказал инспектор через некоторое время.

— Что значит «якобы»?

Викен начал напевать мелодию. Даже заядлые фанаты «Роллингов» с трудом узнали бы в ней «Under My Thumb»[21].

— Я хорошо помню одно дело, которое мы раскручивали в Манчестере, пока я там работал. Один мужик нападал на людей, пырял их ножом и отбирал кредитки, документы и т. п. Он донес на неизвестного преступника, но сумел его очень подробно описать.

Он продолжал напевать, может быть, это была все та же песня. Нурбакк покосился на него:

— Дело-то раскрыли?

— Йес, сэр. Описание так хорошо подходило самому пострадавшему, что какой-то светлой голове пришла в голову мысль проверить, в чем тут дело. Тут-то все и раскрылось.

— Он пырнул себя ножом и украл свои собственные документы?

— Exactly[22]. Но не было никакой возможности доказать ему это. Он все еще полностью убежден в том, что подвергся нападению, если только мозгоеды не привели его башку в порядок А теперь послушай, с чего я вздумал развлечь тебя именно этой историей. Представь себе мужчину сорока трех лет. У него есть брат-близнец, которого никто из его близких никогда в глаза не видел.

— Но ведь брат его ненавидит.

— Пусть так. Но ведь нет ни одной фотографии, где бы они были сняты вместе.

— Почти всем в этом мире заправляют случайности.

Викен сунул руку в карман.

— Не пойми меня неправильно, Арве, я не из тех, кто любит тянуться левой рукой к правому уху. Лучшими ответами всегда оказываются самые простые. Но вся эта история с близнецом…

— Его что, просто выкинули из дому? Я пропустил часть этой истории.

Викен достал упаковку таблеток и парочку высыпал на ладонь.

— Повышенная кислотность, — пояснил он. — Бананы помогают не хуже, но не могу же я, как голодная обезьяна, повсюду таскать с собой бананы.

Судя по тому, что о них рассказывают, семья Гленне представляла собой не самое благоприятное окружение для подрастающих детей. Но в каждой избушке свои погремушки. Об отце ты, конечно, слышал — один из руководителей движения Сопротивления в Норвегии, многие годы потом бывший на первых ролях в Верховном суде. Уж сколько лет прошло с войны, а там его все еще называют «полковником». А мать семейства, по словам Вибеки Гленне, была капризной и эгоистичной дамочкой. Но, с другой стороны, вряд ли невестка может быть объективной.