Если бы притязания аль-Гайлани были одобрены Третьим рейхом и Шатт-аль-Араб стал бы «арабской рекой», это означало бы, что центр тяжести нефтяной индустрии переместился из Ирана в Ирак, то есть в страну арабского региона. И тогда Италия получила бы право на долю нефтяных богатств Абадана, что было «несовместимо с интересами» нацистской Германии. Военно-политическое руководство Третьего рейха было заинтересовано в том, чтобы богатая нефтью территория Хузестана оставалась под властью Ирана, не относившегося к странам арабского региона и потому не подлежавшего дележу с итальянским партнером по «оси».

Изложенное позволяет сделать вывод, что почти все военно-политические мероприятия германского высшего военного, политического и дипломатического руководства на Ближнем и Среднем Востоке в 1941–1942 годах были тесно связаны с планами захвата Кавказа, находились в прямой зависимости от осуществления плана операции «Эдельвейс».

Что касается итальянского фашистского руководства, то оно, напротив, связывало реализацию своих планов завоевания Ближнего и Среднего Востока с продвижением своих войск к Египту и полной его оккупацией. Такая тенденция была обусловлена тем, что Муссолини и итальянский Генеральный штаб считали ключом к арабскому Востоку Египет. Именно поэтому, окрыленный идеей создания «Великого арабского государства» и мечтавший возглавить его, аль-Хусейни от прогерманской ориентации, не приведшей к желаемым им результатам, переориентировался на Италию.

Аль-Хусейни, уверовавший в свою исключительность как президент надгосударственного религиозного «Мусульманского конгресса» и лидер тайной националистической организации, зараженной идеей панарабизма, не сомневался, что с помощью фашистской Италии и «друга арабских народов» Муссолини он объединит Ирак, Ливан, Палестину, Сирию и Трансиорданию в единое арабское государство под эгидой Италии. Именно во исполнение своих панарабистских планов и встретился великий муфтий аль-Хусейни с Муссолини 7 мая 1942 года.

О беседе Муссолини с муфтием германское военно-политическое руководство не было осведомлено. Лишь 8 июня 1942 года помощник статс-секретаря германского Министерства иностранных дел Верман сообщил своему непосредственному шефу Вейцзекеру и Риббентропу о том, что «министерство не было официально информировано о последнем приеме муфтия у Муссолини» ни итальянской стороной, ни аль-Хусейни. Последний объяснял это тем, что его приняли в Италии только при условии, что он обязуется молчать о встрече с дуче. Но это было не все. Аль-Хусейни много месяцев назад обратил внимание статс-секретаря германского Министерства иностранных дел Вейцзекера на «нездоровые отношения», сложившиеся с некоторых пор между ним (муфтием) и генералом Гробба. Муфтий аль-Хусейни, пользуясь заинтересованностью в нем ведомства Риббентропа, постарался показать, что оно много теряет, пренебрегая сотрудничеством с ним в угоду его сопернику — аль-Гайлани.

При встрече с Вейцзекером и Верманом муфтий вновь вернулся к вопросу о его взаимоотношениях с Гроббой, квалифицировав их как лично неприязненные. Для убеждения германских дипломатов в недооценке ими его роли и возможностей муфтий заявил, что Гробба специализировался по Ираку и проблемы других арабских стран ему недостаточно хорошо знакомы. В силу этого, считал муфтий, Гробба преувеличивал роль и значение Ирака в арабском мире, и поэтому его позиция по отношению к другим странам арабского Востока, а также к самому аль-Хусейни была крайне неправильна и вредна якобы для самой Германии. Одновременно муфтий убеждал Вейцзекера, Вермана и Эттеля в том, что он пользуется значительно большим влиянием на арабском Востоке и большей силой, нежели аль-Гайлани, и, следовательно, Германия извлечет для себя гораздо больше пользы от сотрудничества с ним. Великий муфтий аль-Хусейни очень болезненно переносил «серьезный кризис», наступивший, как он считал, в «германо-арабском сотрудничестве». И поэтому он при сложившихся обстоятельства намеревался просить аудиенции у Риббентропа.

В этот период взаимная неприязнь двух лидеров арабского националистического движения настолько обострилась, что переросла в открыто враждебные взаимоотношения. Борьба за лидерство отвлекла их от национально-освободительной борьбы против колониального господства Англии. Как Германия, так и Италия в этой выгодной для них ситуации стали добиваться своих политических целей, ничего не обещая арабским лидерам взамен.

Но в одинаковой мере, считая своим врагом Гробба, итальянские фашисты и аль-Хусейни преследовали, однако, совершенно различные цели. Рим стремился нанести поражение тому, кто противился притязаниям Италии на лидерство и господство в странах арабского Востока. Муфтий аль-Хусейни боролся против Гробба прежде всего потому, что не хотел, чтобы аль-Гайлани, а точнее Ирак, находился в центре внимания отдельных военных и дипломатических представителей нацистской Германии. Таким образом, хотя средства и возможности были различны, но как муфтий, так и аль-Гайлани стремились к лидерству на арабском Востоке под покровительством агрессоров. Последние хотя и создавали видимость своего участия и помощи арабским лидерам в антибританском движении, фактически преследовали свои экспансионистские цели, направленные на вытеснение Великобритании и установление «нового порядка» в странах Ближнего и Среднего Востока и превращение их в колониальные придатки будущих «Германской» и «Великой Римской» империй.

Что касается взаимоотношений двух агрессоров, то они внешне также характеризовались единомыслием и сотрудничеством в устремлениях к захвату чужих территорий в ходе Второй мировой войны, однако когда речь заходила о регионах, богатых ресурсами и имевших глобальное значение в комплексе военно-стратегических планов агрессии, военно-политическое руководство нацистской Германии выступало как гегемон с правом последнего слова, оставляя своего итальянского партнера на заднем плане. Наиболее остро это проявилось в вопросе создания «Арабского» и «Индийского» легионов.

Вражда между двумя арабскими лидерами, равно как и отношение к ним держав «оси», отражались на положении «германо-арабского учебного подразделения» на мысе Сунион. Аль-Гайлани не соглашался на сотрудничество с этим «подразделением» без подписания военного соглашения с нацистской Германией. Верховное главнокомандование вермахта и Министерство иностранных дел не возражали против такого соглашения, но считали преждевременным запустить его реализацию. Наиболее удобным моментом для заключения соглашения германское военно-политическое руководство считало планировавшееся вторжение в страны арабского Востока армий вермахта после окончательного захвата Кавказа и Ирана.

Но осложнения с созданием «германо-арабского учебного подразделения» этим не ограничивались. Более значительные преграды создавала позиция, которую занял летом 1942 года аль-Хусейни. Не получив реальной помощи ни от нацистской Германии, ни от фашистской Италии в своем стремлении к единоличному лидерству в арабском мире, аль-Хусейни прекратил вербовку арабов (которой весьма активно занимался) для военного лагеря стран «оси». Более того, муфтий предъявил германскому командованию требование о передаче ему всех сирийцев и палестинцев, ранее им завербованных и включенных в «германо-арабское учебное подразделение».