— Это не краска. Я вернул ему около десяти лет жизни. Теперь ему слегка за тридцать, и он может оставаться в таком возрасте несколько сот лет, если не больше.

— Боги, а ведь он и правда помолодел, — прошептал Панагин. — Вы и для меня можете сделать то же самое?

— Разумеется.

— А что вы потребуете взамен? Душу моего первенца? — Панагин заставил себя рассмеяться, но глаза смотрели серьезно.

— Я не демон, князь Панагин. Я такой же человек, как и вы. Я прошу лишь вашей дружбы и вашей преданности.

— И это сделает меня королем?

— Да, со временем. Наша армия собирается войти в эту страну, и мне не хотелось бы, чтобы ей сразу же пришлось вступить в бой. Гораздо лучше будет, если она не встретит здесь враждебности. У вас под началом три тысячи бойцов, Арик может созвать четыре тысячи. Я не хочу, чтобы боевые действия начались так рано.

— Откуда должна прийти эта армия? Из Чиадзе?

— Нет. Милях в тридцати отсюда откроются Врата, и через них пройдет тысяча моих людей. Чтобы провести всю армию, понадобится время — год или больше. Однако, закрепившись здесь, мы сможет завоевать Чиадзе и те страны, что лежат за ее пределами. Мы восстановим наши древние владения, а вы будете вознаграждены так, как вам и не снилось.

— А как же другие — герцог, Шастар, Руалл? Они тоже участвуют в вашем предприятии?

— К сожалению, нет. Герцог лишен алчности и воли к завоеваниям, Шастар и Руалл преданны ему и последуют за ним в любом случае. Поэтому страна, которая сейчас зовется Кайдором, будет поделена между вами и вашим кузеном.

— Значит, они умрут?

— Да, они умрут. Это беспокоит вас, князь?

— Все мы смертны, — улыбнулся Панагин.

— Не все, — поправил Арик.

После нападения демонов на дворец многие слуги не могли спать. Оставаясь на ночь одни в своих комнатах, они зажигали лампы и читали молитвы. Если они и засыпали, то чутко, и от ветра, тряхнувшего оконную раму, просыпались в холодном поту. С Кивой все обстояло наоборот — она спала крепко, как никогда, не видя снов, и просыпалась свежей и отдохнувшей.

Она знала, отчего это так. Когда пришли демоны, она не пряталась в углу, а взялась за оружие и вступила в бой. Да, она боялась, но страх ее не одолел. Как-то они сидели с дядей на берегу реки, и он сказал ей: «Ты еще не раз услышишь, что гордыня — это грех Не верь этому. Гордость — главная черта в человеке. Не гордыня, а гордость, запомни. Гордыня — это всего лишь самовлюбленная глупость. Но ты должна гордиться собой. Не совершай ничего подлого, достойного презрения и жестокого и не поддавайся злу, чего бы это тебе ни стоило. Будь гордой, девочка, и держи голову высоко» — «Ты тоже так жил, дядя?» — «Нет — потому-то я и знаю, как это важно».

Кива вспомнила об этом, сидя у постели жрицы, и улыбнулась. Устарте мирно спала. Кива услышала, как вошел Серый Человек, и подняла на него глаза Он был одет нарядно, хотя и в черное. По его знаку Кива прошла с ним в оружейную.

— Устарте грозит опасность, — сказал он.

— Но она как будто хорошо поправляется.

— Опасность исходит не от ран, а от врагов. Скоро они придут за ней. — Серый Человек умолк, пристально глядя Киве в глаза.

— Что я должна сделать? — спросила она.

— А как по-твоему?

— Я вас не понимаю.

— Перед тобой две дороги, Кива. Одна ведет наверх, в твою комнату, другая туда, куда тебе, возможно, идти не захочется. — Он кивнул на скамью, где лежали пара кожаных штанов и охотничий колет с наплечниками, а также пояс, на котором висел нож с костяной рукояткой.

— Это для меня?

— Если захочешь.

— Ничего не понимаю. Скажите яснее.

— Мне надо, чтобы кто-нибудь увез Устарте отсюда в сравнительно безопасное место. Для этого нужен человек рассудительный и отважный, который не станет паниковать в случае погони. Я не прошу тебя взяться за это, Кива. Нет у меня такого права. Если ты решишь вернуться в свою комнату, мое мнение о тебе хуже не станет.

— А где оно, это безопасное место?

— Примерно в одном дне езды отсюда. Ты подумай, а я побуду с Устарте.

Кива, оставшись одна, потрогала приготовленную для нее одежду, сшитую из мягкой, слегка промасленной кожи. Потом взвесила на руке нож — превосходно уравновешенный, обоюдоострый. Ее одолевали противоречивые мысли. Она была обязана жизнью Серому Человеку, и этот долг ее тяготил, но жизнь во дворце ей нравилась. Она гордилась тем, что вступила в бой с демонами, но больше не желала подвергаться такой опасности. Во время набега на деревню ей повезло — Камран мог бы убить ее сразу. Появление Серого Человека было еще большей удачей. Но всякой удаче есть предел, и Кива чувствовала, что перейдет его, если согласится сопровождать жрицу.

— Что мне делать, дядя? — прошептала она.

Умершие не дают ответа, но Киве вспомнились слова, которые он часто повторял. «Если сомневаешься, как поступить, поступай правильно, девочка».

Нездешний подошел к кровати. Золотистые глаза Устарте были открыты, и он сел рядом с ней.

— Напрасно ты это, — прошептала она.

— Я предоставил ей выбор

— Нет. Ты спас ей жизнь, и она чувствует себя обязанной выполнить твою просьбу.

— Знаю, но мне тоже особенно не из чего выбирать.

— Ты мог бы стать другом Куан-Хадора, — заметила она.

— Разве что остаться нейтральным — но они принесли смерть в мой дом, а этого я простить не могу.

— Дело не только в этом.

Он искренне рассмеялся:

— Совсем забыл, что ты ясновидящая.

— И умею общаться с духами, — напомнила она.

Веселость Нездешнего улетучилась. В первую ночь после своего ранения Устарте, очнувшись, сказала ему, что ей явился дух Ориена, дренайского короля-воителя. Это потрясло Нездешнего, ибо ему много лет назад явился тот же дух и предоставил ему случай искупить свои грехи, отыскав Бронзовые Доспехи.

— Он приходил к тебе снова?

— Нет. Он не держит на тебя зла и хочет, чтобы ты знал об этом.

— А должен бы. Я убил его сына.

— Я знаю, — с грустью сказала она. — Тогда ты был другим, и искупление для тебя было почти невозможно. Но добро в тебе победило зло, и он простил тебя.

— Прощение, как ни странно, переносится еще хуже, чем ненависть.

— Это потому, что ты не можешь простить сам себя.

— Мысли духов ты тоже способна читать?

— Нет, но он пришелся мне по душе.