Укоренившись в общественном мнении, английская русофобия быстро приведет к открытому противостоянию. Война могла вспыхнуть от одной искры. И этой искрой послужил восточный вопрос.

На протяжении сороковых годов XIX века проблема Востока становилась все более острой[232]. Османская империя, «больной человек Европы», была у всех на устах. Великобритания всегда опасалась продвижения России к Константинополю, которое могло поставить под угрозу торговые пути, связывающие азиатские и европейские территории империи. Франция жаждала международного признания, сокрушалась, что Черное море превратилось в «русское озеро», и пыталась вырвать для себя у Османской империи статус «защитника христиан» на Святой земле.

В 1844 году Николай I отправился в Лондон в надежде найти какое-нибудь решение, но встреча не дала результатов. Пресса не сбавляла обороты, подстрекаемая оголтелыми русофобами во главе с лордом Палмерстоном, который прекрасно понимал могущество СМИ. Палмерстон также станет первым в истории народным политиком, охотно демонстрировавшим в газетах свою любовь к спорту и боксу. Он использует традиционный антирусский прием, представляя войну как «борьбу демократии с тиранией». Палмерстон даже осмелился назвать войну в поддержку мусульманской Турции, возглавляемой деспотом-султаном, «войной за христианские ценности»! Его наглость можно сравнить разве что с беспринципностью современных американских «мозговых центров» think tank, которые в 2004 году представляли чеченских исламистов борцами за свободу.

Восточный вопрос как повод для Крымской войны

В то время как православные и католики спорили о контроле над святыми местами, в Париже множились призывы к войне против России. В августе 1853 года неугомонный Дэвид Уркварт осыпал яростными нападками Россию и английских сторонников мира со страниц газеты «Морнинг эдвертайзер»[233]. В начале октября 1853 года Турция объявила войну России. 30 ноября российские корабли разбили турецкий флот при Синопе. Все произошло в рамках правил, но терпение англичан лопнуло. Они расценили Синопское сражение как casus belli и ухватились за него, чтобы получить общественную поддержку, «подобно тому, как срежиссированный инцидент в Тонкинском заливе в 1965 году послужил оправданием американского вторжения во Вьетнам»[234].

Остальное известно. В Крыму высадились французские, английские и сардинские войска. Плохая подготовка и бездарное командование привели к затяжной дорогостоящей войне. Солдаты жили в невыносимых условиях и больше гибли от холеры, холода и лишений, чем от боевых ран.

Крымская война считается первой «современной» войной благодаря использованию нарезного оружия, пароходов, железных дорог, телеграфа, а также активного участия прессы. Именно в Крыму высадились первые военные корреспонденты (Уильям Говард Рассел из «Таймс») и фотографы (Роджер Фентон из «Иллюстрейтед Лондон ньюс»). Масштаб привлеченных ресурсов и массовая пропаганда для сдерживания общественности и сокрытия истинных империалистических амбиций также оказались в новинку для военной истории.

Крымская война во многом предвосхитила современные вооруженные конфликты. Она также велась, согласно официальной версии, по праву гуманитарной интервенции (для защиты христиан в Палестине) и во имя борьбы против тирании. На это можно возразить то же, что и сегодня: дружественная Османская империя была отнюдь не демократическим государством и страдала от гораздо худшей тирании, чем вражеская Россия.

Это была война, впервые в истории объявленная не из династических интересов, а во имя «борьбы добра и зла, цивилизации и варварства». В подтверждение этого Мартин Малиа цитирует британского журналиста, по мнению которого «русские понятия не имели, чем руководствуются нормальные цивилизованные люди»[235].

В 1855 году взятие Малахова кургана и захват Севастополя обеспечивают победу Великобритании над Россией, хотя и дорогой ценой. Россия унижена: мирный договор 1856 года обязывает ее вернуть туркам захваченные территории. Франция занимает желанное место на международной арене, но Великобритания радуется одержанной победе намного меньше, чем ожидалось.

Победа ценой престижа

Во второй половине XIX века Великобритания находится на пике территориальной экспансии и могущества. Военный и торговый флот увеличил ее владения на всех континентах: в Китае, в Центральной и Юго-Восточной Азии, в Австралии и Новой Зеландии, в Египте, на Ближнем Востоке и, конечно же, в Африке.

Но в Крыму престиж британской армии пострадал от несостоятельности командования. Общественность была растрогана самоотверженной заботой сестры милосердия Флоренс Найтингейл о раненых солдатах, цинично брошенных офицерами. Стойкость обороны противника также не осталась незамеченной вопреки стараниям пропаганды выставить русских глупыми, коррумпированными и отсталыми. Несмотря на одержанные с 1815 года победы, несовершенства Британской империи были очевидны даже для таких патриотов, как писатели Редьярд Киплинг и Брэм Стокер, автор романа «Дракула».

Британская империя велика, но хрупка. Первая кампания в Афганистане едва не закончилась катастрофой. В Судане разбита армия генерала Гордона. Исход первой войны с бурами в Южной Африке вызывает опасения. В Лондоне империалистический лагерь, от Дэвида Уркварта до Сесиля Родса, сражается на страницах газет и в министерствах за продвижение колониального вопроса. Но сомнения все еще остаются. Если на море превосходство бесспорно, то на суше Британская империя довольно уязвима. В Крыму проявились слабости английской армии, и победа там была одержана только благодаря французам. В Судане Китченеру придется сделать невозможное, чтобы стереть воспоминания о позорном поражении Гордона.

Морская империя без крепкого тыла на суше — империя лишь наполовину, ее власть неустойчива. Говоря словами Бисмарка, разве кит может победить слона? Что может быть опаснее для такой державы, чем гигантская Российская империя, способная подмять под себя богатую и густонаселенную Евразию, которой так стремится завладеть Великобритания?

В эпоху, когда география была царицей наук, а географические общества являлись филиалами министерств иностранных дел и торговли, подобные сомнения и вопросы неизменно тревожили сторонников британского империализма. Лишь на рубеже XIX и XX веков русофобия на время уступила место страху перед Германией.