Мы говорим так, будто это нормально для нас, и от подобной светской беседы меня бомбит еще больше. Я бешусь и поэтому чувствую больше физической боли, она меня приземляет. Копаюсь в спортивной сумке со сменной одеждой и нахожу телефон. Севший, блять. Еще и зарядки нет, она, наверное, в номере осталась.

— Мне нужно зарядить телефон или… дай свой, — осеняет меня, и, схватив новую модную мобилу папочки размером с кирпич, я тут же лезу в интернет, нахожу страницу Ланской и набираю ее по видео.

Гудки, дурацкие гудки. Мика не сразу появляется на экране, но когда я наконец вижу ее, у меня будто гора падает с плеч и дышать легче становится.

— Ян! Боже, ты живой! Я звонила Денису, но он ничего толком мне не сказал, и я… — она смешная, Книжника Денисом только мамка, наверное, зовет. Я сдавленно смеюсь, наблюдая, как Мика невообразимо быстро тараторит в трубку, будто боится не успеть сказать что-нибудь, как на ее милом личике сменяется десяток разных эмоций, и шиплю от боли в груди. Сука, это точно ребра, уже бывало со мной в первый год учебы, но сейчас больнее. — Что с тобой? Что ты повредил?

— Я в норме, жить буду. Пара ушибов, — не хочу пока говорить вслух о ноге и последствиях. — Скажи мне лучше, как мама.

Мика становится серьезнее и, сразу видно, старается контролировать каждое слово, но я вижу страх в ее глазах. Ее всегда выдают глаза.

— Стабильно. С тех пор как мы говорили, стабильно. Боже, я не должна была тебе писать и звонить, я… — Ланская едва сдерживает слезы и снова несвязно бормочет. — Прости меня.

— Брось. Ты обязана была это сделать.

— Когда ты вернешься? Мне страшно, я так боюсь, что Наташа… что ты… Я не справляюсь одна.

— Я думаю, скоро, — отвечаю уклончиво, потому что понятия не имею, когда вернусь, если по времени парни уже, вероятнее всего, по домам сидят и лечат похмельные после победы головы. А потом, заметив время на экране, я очень внезапно вспоминаю. — С днем рождения, малыш. Это ты меня прости, что сейчас не с тобой. Я обещал, значит, буду.

— Хорошо, — кивает слишком часто, нервничает и повторяет: — Хорошо. Спасибо. Я люблю тебя, Ян.

— Скоро вернусь.

Когда нас разъединяют, я еще какое-то время смотрю в пустой экран. Думаю о маме, Мике, о чем угодно, только не о себе. Я понимаю, что мне нужно домой. Срочно.

— Я рад, что у тебя кто-то появился.

— Это не кто-то, а Мика.

— Та девчонка из соседнего дома? — удивляет меня отец. Неужели он что-то помнит из жизни с нами? — Дочка Миши Ланского?

Но я не собираюсь обсуждать Мику с отцом.

— Что ты здесь забыл? — говорю резче, чем хотелось бы. Я был намерен произнести это безразлично, но в моем голосе слишком много накопленной злости.

— Мой сын получил серьезные травмы, как я мог не приехать.

Пропускаю муть мимо ушей, не концентрируюсь на словах про травмы. Еще рано, не сейчас.

— Нет, ты не понял. Что ты делаешь здесь? В Сочи? Я не верю, что ты по первому зову примчал из другой страны.

— Ты прав, я был на игре.

— Снизошел до простых смертных?

Отец никак не реагирует на мой выпад. Морда кирпичом — это у него профессиональная деформация. Он с таким же лицом разводиться к маме приезжал, бизнесмен хренов.

— Совместил деловую поездку с твоим матчем. Ты ведь не делишься своими успехами…

— А ты будто спрашиваешь.

— …приходится узнавать все самому.

— Василич сдал?

— Не вини тренера, он всего лишь держал меня в курсе событий. В любом случае, информацию о вашей команде можно легко найти на сайте университета.

— Ну конечно. И с чего такое рвение быть посвященным в мою спортивную судьбу?

— Глупый вопрос. Потому что ты мой сын.

— Глупый разговор. По-моему, у тебя избирательная память, так как вспоминаешь ты об этом, только когда тебе удобно. Пришел повлиять на меня своим весомым словом? Так мне по хер на твое мнение. Василич пожаловался, что я не хочу «уехать жить в Лондон»? — попытался пропеть я, но между ребер опять резануло, будто ножом.

— Ушиб и трещина в нижних ребрах, слава богу, внутренние органы не задеты. Это все пару недель боли, но есть и плохая новость. Твоя нога.

Я уже знал, что ничего хорошего ждать не стоит, если на ней, сука, гипс.

— У тебя разорваны связки. Травма очень противная, но я говорил с представителями английского клуба…

— Понятно, что тебе нужно.

— Они впечатлены и готовы ждать до осени.

— До осени я разрыв не вылечу.

Даже если у меня было бы желание, которого нет.

— В Израиле есть частная клиника, я узнавал.

— Какой ты шустрый.

— За десять недель тебя полностью поставят на ноги. Если начать сейчас, ты успеешь…

— Нет, — выплевываю я, устав слушать бред. Выплевываю категорично, жестко, с кашлем и последующим матом.

— Это твое будущее, Ян.

— Верно. Мое будущее. Ты к нему не имеешь никакого отношения.

— Ты совершаешь большую глупость, — выдает отец ну с очень умным видом. Прям мудрый старец, мать его. Но, по сути, сейчас он тот самый бизнесмен, который видит во мне выгодный товар и хочет дорого продать. Его никогда не волновали мои чувства и желания.

— Тебе нужны проценты? Так ты их не получишь.

— Глупости не говори.

— Я никуда не поеду, — ставлю точку, но папа настырно тянет из нее запятую.

— Если это из-за твоей матери…

— Даже не смей о ней говорить! — взрываюсь я, злюсь, причиняю себе боль, но даже не замечаю этого.

— Я говорил с врачами. Если бы не девчонка, твоя мать была бы уже мертва. Дело пары секунд. Она не жилец, пора свыкнуться с этой мыслью. Терапия, которую пробовали, не помогает, никаких изменений. Ее мозг и тело медленно, но верно отказываются работать. Надежды нет, ты должен это уже понять! — наконец-то он возвращается к привычному крику. Так-то лучше.

— Не хочу слышать! — ору ему в ответ. — Тебя не было рядом с нами, ты не имеешь права совать свой нос…

— Имею! —