И едва я заворачиваю в свободную аудиторию, как Софа влетает следом и врезается в мою грудь, обнимая меня так, что вот-вот задушит.

— У нас ничего не было с ним, клянусь. Ян, поверь мне, пожалуйста. Ты должен мне верить!

Я ничего ей не должен.

— Мы так не договаривались, — я отстраняю ее от себя и отхожу на шаг, выстраивая дистанцию, и лишь затем продолжаю разговор: — Это все уже не важно. Мы расстались, нас больше ничего не связывает. У тебя может быть что угодно и с кем угодно.

— Потому что ты связался с этой сукой?

Нет, так не пойдет.

— Я пошел.

Бесполезная затея. Софа переполнена желчью, которая из нее так и прет. Она ненавидит всех и вся, потому что прежде всего не любит себя. Никогда не любила, оттого так агрессивно на всех реагирует: из-за неуверенности. И я пытался показать ей, что можно по-другому, но она ничего не хотела видеть дальше своего носа. И слышать тоже. Она зациклена на комплексах и с каждым годом обрастает ими все больше. Так и утонет, наверное, когда не выдержит их веса.

— Нет-нет-нет! — Она преграждает мне путь, тянется, но не трогает, будто боится обжечься. — У нас с Саввой правда ничего не было.

Она меня не слышит. Не желает слышать, что мне это уже не важно, но если хочет так, то я могу играть по ее правилам.

— И раньше не было? То есть ты с ним не спала до меня?

Софа меняется в лице. Видимо, они и правда сейчас не общаются, потому что она тоже не в курсе, что я посвящен во все подробности.

— Но сейчас и правда ничего нет, — продолжает настаивать она.

— Если ты врешь хотя бы раз, доверия к тебе уже не будет никогда.

— Стой, Ян! Пожалуйста… — она цепляется за мое запястье, царапает кожу.

— Меня ждут. Не заставляй применять силу.

Громкий всхлип. Истошный рев. Стук каблуков о паркет. Софу ломает во все стороны.

— Он ничего для меня не значит, это все ты… ради тебя! На кой черт тебе нужна была девственница? Я видела это в тебе, ты уже тогда был самым-самым! Я сделала это, потому что даже не надеялась тебя заполучить! Я понимала, что тебе не нужно в постели бревно! Я хотела понравиться тебе!

Она понятия не имеет, что мне нужно было.

— Ты же всегда был такой сдержанный, такой холодный! Никогда мне не говорил, что любишь меня! Я умирала каждый день! Я просыпалась и боялась, что все закончится! Каждое утро! Только во время секса я хоть что-то чувствовала от тебя… я…

Она едва не рвет на себе волосы, а меня не трогает это все ни хрена.

— Ты не пришел. — Софа опускает голову и тихо, сдавленно плачет. И вот это первое, что звучит почти искренне. — Солистка заболела, и я впервые танцевала главную партию, а тебя не было, ты не пришел. Я писала тебе…

Ее номер в блоке, потому что она строчит мне день за днем.

Я подхожу к ней, раскрываю сумочку, в которой никогда не помещалось ничего, но всегда имелись салфетки и зеркало с пудрой. Протягиваю и отдаю, не касаясь ни на миг.

— Приведи себя в порядок и поднимайся в актовый зал, иначе пропустишь свой звездный час.

— Что… что в ней такого, чего нет во мне? — она злится, злится и не отпускает, поэтому мне лучше быстрее свалить. Что я и делаю, обойдя ее и уже взявшись за ручку двери. — Это потому что у меня нет отца, который убил бы твою мать?

Она злится, плюется грязью и не понимает. И никогда не поймет, ей не дано.

— Моя мать еще жива. И Мика знает это лучше меня.

Глава 26

Мика

Алексей Воробьёв — Будь, пожалуйста, послабее

Я не могу перестать улыбаться отражению в зеркале университетской уборной. Видимо, что-то замкнуло в голове, потому что улыбка не сходит с лица вот уже десять минут. Странно, но я кажусь себе непривычно красивой: и волосы сегодня лежат послушными локонами, и глаза горят ярче, и кожанка… мне и правда очень идет. Неужели это все из-за Бессонова? Он ведь не сделал ничего особенного. Самый обычный жест: просто обнял, просто защитил, но, наверное, суть в том, что я и не вспомню, когда меня кто-то защищал. Я уже давно привыкла полагаться только на себя, и сейчас у меня кружится голова от чувства, что можно немного отпустить контроль, побыть… нет, даже не слабой, а всего лишь не такой сильной, как обычно.

Сегодня утром, надевая куртку Яна, я знала, на что иду. Могла бы обойтись без провокаций, но, во-первых, я хотела реакции от Бессонова, которая незамедлительно последовала, когда мы просидели в машине лишние полчаса, прежде чем тронуться с места, потому что он не мог перестать меня целовать. А во-вторых, я устала быть серой незаметной тенью, поэтому в целом ожидала какого-то шоу, но Ян своим участием сильно украсил его. Переживаю ли я о том, что сейчас происходит в одной из пустых аудиторий между ним и Софой? Да, конечно. Доверяю ли ему? Совершенно точно. Потому, глянув на часы, я мою руки и, собравшись дождаться Бессонова на улице, думаю об ужасно нелепых попытках Вики Медведевой обсудить со мной ее расставание с Петей, из-за которого я и была занесена во все черные списки, но мои мысли прерывает удар двери о стену и влетевшая в туалет Софа.

Наши взгляды пересекаются всего на секунду, после чего она скрывается в одной из кабинок и, не стесняясь меня, начинает громко рыдать. Это только одна секунда, но мне все становится понятно без слов. Бессонов может быть жесток в своей правде, хотя Лазаревой давно пора признать, что у них нет будущего. Не с тем парнем, которого я узнала за последний месяц.

И все же ее прерывистые, истеричные всхлипы, сдавленные, будто она закрывает ладонью рот, цепляют за живое. У меня самой от таких откровений выворачивает нутро. Сейчас я могу даже поверить, что у Лазаревой есть сердце и душа, что она тоже человек, а не просто жестокая сука. Я делаю шаг в ее сторону, но тут же замираю. Что я ей скажу? Ты в порядке? Конечно же нет, и я,