Женщина карабкалась в автобус. Было заметно, что у нее болят колени и лодыжки, а пальцы, сжимающие веревочные ручки хозяйственной сумки, распухли. Она медленно подтягивала себя сначала на одну ступень, потом на другую, одолевала ее, словно очередное препятствие. Покорив последнюю ступень, постояла, запыхавшись. Медленно поставила на пол ношу, открыла потрепанную дамскую сумочку, висевшую на руке. Порылась в ней, вытащила пухлый кошелек для мелочи, тщательно отсчитала монеты и бросила их в кассу. Когда последний раз звякнуло, женщина нагнулась за хозяйственной сумкой и робко пошла по проходу, тихо извиняясь.

Волосы у нее были короткие, седые и неровные. Казалось, что она стригла их сама. Кожа мучнисто-белая. На ней были бесцветные очки. Из-под бесформенного пальто торчал потрепанный подол платья — белые зигзаги на темно-синем фоне. Хозяйственная сумка — большая и квадратная. На ногах полуботинки на высоких каблуках. Черная кожа с перфорацией. Она выглядела человеком без возраста и без пола, беспокойные глаза поглядывали вокруг в надежде найти свободное место, и, когда она поравнялась со мной, я увидела, что надежда ее лопнула. Она поставила на пол сумку, и та скорчилась с усталым вздохом. В этот момент водитель наддал газу — сумка и женщина повалились назад. Она схватилась за спинку моего кресла, и в перегретом воздухе снова прозвучало тихое извинение.

От нее исходил сладкий старомодный запах — пыльный аромат духов, которые продавали в «Вулворте» в маленьких синих флаконах — но под цветочной нотой угадывалось что-то еще. Это был застарелый запах старого жилища. Запах осыпающейся краски, вареных овощей, грязного белья. Это был запах одиночества.

Когда я встала, она страшно удивилась.

— Я могу сесть? — прошептала она, указывая на место.

Я кивнула, и мы поменялись местами. Усевшись, она сказала:

— Благодарю вас, моя милая. Мне еще никто не уступал место.

Голос ее был таким тихим, что мне пришлось наклониться, чтобы ее услышать.

— Иногда мне кажется, что я — невидимка.

Невидимка. Поток людей двигался в хвост салона, оттесняя меня в сторону, а слово крутилось в моей голове. Невидимка. Я поглядывала на нее со стороны и видела, что она права. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь встретился с ней глазами, улыбнулся или подошел к ней, но люди шли мимо ее кресла, словно оно было пустым. Меня так захватило это разглядывание, что я не заметила, как проехала свою остановку.

Мы продолжали ехать. Универмаги одежды фирм «Гэп», «Бенеттон» и специализированные магазины по торговле электроникой уступили место маленьким винным погребкам и однодолларовым лавкам. Осенью девяносто пятого года облагораживание Верхнего Уэст-Сайда еще не коснулось района, начинавшегося за Восемьдесят шестой улицей, и по мере нашего продвижения на север окрестности становились все менее привлекательными, а толпы редели. Меховые манто окончательно исчезли из поля зрения.

На Девяносто восьмой улице женщина нажала на звонок и начала трудный процесс выхода из автобуса. Когда она пошла по проходу, ни одна рука не протянулась, чтобы ей помочь. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания, пока она не добралась до выхода. Мужчина, шедший позади нее, нахмурился, глядя, как медленно она спускается по ступеням. Когда она наконец выбралась, он облегченно вздохнул и соскочил, едва не сбив ее с ног.

Я вышла и пошла за ней следом. В бакалейном магазине бесцеремонная корейская продавщица молча смотрела, как она медленно отсчитывает монеты за кварту обезжиренного творога, коробку сухого завтрака «Рейзин брэн» и банку с собачьим кормом. Затем она зашла в аптеку. Девушка, скучающая за кассой, подпиливала себе ногти. Она даже не подняла головы, когда женщина заплатила за корректол.[53]На улице никто не остановился, чтобы кивнуть ей или улыбнуться. Когда она дошла до своего дома, молодой человек, выходивший из дверей, нетерпеливо протиснулся вперед и отпустил тяжелую дверь. Она схватила ее, прежде чем та закрылась, и с гримасой боли вошла в дом.

Я читала фамилии жильцов рядом со звонками на двери. Хотела догадаться, какая из них ее. Она не была Клементиной Суарес, в этом я была совершенно уверена, Джеймсом Полдором, разумеется, ее тоже не звали. Может, она Катерина Рейнольдс? Вероятно, нет. Говардина Сандерс? Вряд ли. И совершенно точно не Самаритана Ратаци. Бобби Линн Нельсон отпадает. Джун Джарвис Фарли? Возможно, хотя не думаю. И тут на глаза мне попало скромное имя на сером клеенчатом фоне: Бетти Джонс. Мою невидимку звали Бетти Джонс.

В Бетти Джонс превратиться было нетрудно: ее одеяние можно найти в любом магазине поношенной одежды. Платье, пальто, квадратная сумка и очки поджидали меня в первом же магазине Армии Спасения. Я даже нашла обувь: древние полуботинки фирмы «Энна Джеттикс»[54]прекрасно мне подошли.

— О господи, — охнула Кэрол, когда я появилась в офисе в обновках. — Что сказал Майкл?

— Что, если я буду в таком виде, он ни за что не покажется со мной на людях, — ответила я.

— Кто бы его стал винить? — рассмеялась она. — Где ты ее откопала?

— В автобусе, — сказала я. — Когда я уступила ей место, она сказала, что чувствует себя невидимкой. И я поняла, что такой образ я и искала. Я пошла за ней к ее дому, и узнала, что ее зовут Бетти Джонс. Что ты об этом думаешь?

Кэрол внимательно меня осмотрела. Ее глаза остановились на дешевом седом парике, который я купила в тесном китайском магазине париков на Четырнадцатой улице. Оглядела и бесформенное платье. Кивнула.

— Если будешь помалкивать, а все станут называть тебя тетя Бетти, никто и не вспомнит, что ты там побывала. Кто твоя первая жертва?

— «Таверна на Грин».[55]

— Берегись, Рут! — сказала Кэрол.

— Вот именно, — ответила я.

Несколько месяцев назад наш отдел немало повеселился: анонимный читатель прислал мне предупреждение, которое написал менеджер ресторана Томас Монетти. Он призывал сотрудников остерегаться моих визитов. К этому предупреждению он присовокупил мою фотографию и перечень образов, которые я использовала. Он им сказал, что у меня очень кудрявые и непослушные длинные волосы, и я набрасываю их на глаза, чтобы люди меня не узнали. По непонятной причине он думал, что я предпочитаю ходить по ресторанам в сопровождении маленькой группы людей («она ходит с двумя или тремя знакомыми»). Он также полагал, что впереди себя я пускала другого человека, «джентльмена лет около тридцати, он обычно приходит и проверяет обстановку — осматривает вестибюль и дожидается Рут либо в баре, либо за столом».

— Представляю, как это позабавило Майкла, — сказала Кэрол. — А этот человек не говорил, что ты ходишь в дамскую комнату и записываешь себя на диктофон? Ты этого не делаешь?