После ареста Света Поливанова показала себя настоящим лидером. Она единственная из всех не дала показаний, а когда подключился ее отец, поставила условие: или он помогает всем, или никому. В результате все пятеро получили достаточно мягкие приговоры.

Три подружки не выдержали удара, быстро скатились в криминальную среду и, скорее всего, погибли от наркотиков, а Лене со Светой удалось выстоять.

Лена примерно вела себя в колонии, окончила школу с неплохими оценками и мечтала только об условно-досрочном освобождении. Не то со Светой. Какой-то бес все время толкал ее под руку, она, несмотря на хрупкое сложение, ввязывалась в драки, потеряла селезенку и несколько зубов, но в итоге заняла в колонии то же положение, что и в школе.

Она отсидела срок от звонка до звонка, обросла связями и, выйдя на волю, занялась каким-то крайне сомнительным бизнесом. Кажется, валютой, во всяком случае, таким опасным делом, что нельзя было рассказать о нем лучшей подруге. Но тут началась перестройка, законы изменились, и Света развернулась по-настоящему. Если Лене было важнее всего «простое женское счастье» и «дом – полная чаша», то Свету будоражил сам процесс, риск и хитроумие комбинации, а на баснословные доходы она смотрела спокойно. Могла за три дня заработать столько, сколько Лена за три года, и тут же пожертвовать все деньги на благотворительность. Похоже, азарт в бизнесе заменял ей и любовные переживания, потому что она не заводила ни с кем романов, хотя пользовалась большим успехом у мужчин.

Зиганшин хотел спросить, не стала ли Поливанова после колонии приверженкой однополой любви, но постеснялся.

– А как бы мне найти Светлану?

До этого момента Елена Сергеевна разговаривала с ним, может быть, не слишком охотно, но спокойно, а сейчас вдруг сардонически рассмеялась:

– Я сама хотела бы знать, как бы ее найти!

– То есть?

– Света исчезла почти двадцать пять лет назад, – вздохнула Брянцева, – и с тех про я ничего о ней не знаю. Наверное, ее давно нет в живых, сами знаете, какое тогда было время. Братки вывезли в лес – и пишите письма.

– Ну да, – сказал Зиганшин кисло, – тем более если она занималась криминальным бизнесом.

Возможно, он сейчас идентифицировал третью жертву, а может быть, и нет. Таких совпадений не бывает. Не должно быть.

Ну а если и да, это только хуже все запутывает. Эх, как жаль, что нельзя поделиться с Лизой! У Мстислава Юрьевича буквально язык чесался все ей рассказать, и он уже придумал, как вывести Руслана за скобки всей этой истории, но вчера Волчеткин позвонил и под большим секретом сказал, что Лиза ждет ребенка, и попросил последить, чтобы жену не обижали и не давали ей сложных и опасных дел.

Теперь к Лизиной светлой голове путь заказан: беременным женщинам не годится смаковать всякие ужасы, а главное – у них катастрофически падает интеллект, и все, что не касается будущего ребенка, становится совершенно безразлично.

Придется думать в одиночестве. По-хорошему, надо проговорить все варианты с адвокатом, но Зиганшина грызло не то чтобы честолюбие, а совершенно детский азарт непременно решить задачку самому, не заглядывая в ответ.

– Простите, – сказал он осторожно, – я хотел бы задать вам еще один вопрос. Он бестактный, праздный и, наверное, даже хамский, так что вы смело можете ничего не говорить…

– Да задавайте, что уж теперь… Не пойму, к чему вам все это надо, но спрашивайте.

– Вы прошли суд и отбыли наказание. Скажите, вы считаете, что искупили этим свою вину? Нет-нет, боже упаси, – воскликнул он, увидев, как исказилось лицо Елены Брянцевой, – я это не к тому, что вам мало дали, или еще что… Наоборот, вы были слишком молоды и не отдавали себе полного отчета… В общем, я неправильно выразился, простите. Я хотел спросить, стало ли вам легче на душе?

Елена Сергеевна энергично потерла лоб ладонью.

– Стало, – тихо сказала она, – я действительно думала, что искупила свою вину. Но ровно до той минуты, как родилась моя старшая дочь. Как только я взяла ее на руки, уже никакого значения не имело, отсидела я или нет. Только став матерью, я осознала, что сделала, и больше не знаю покоя. Всякий раз, как дочери не отвечают на звонок или задерживаются больше чем на десять минут, у меня останавливается сердце.

– Извините, – пробормотал Зиганшин, поднимаясь, – я злоупотребил вашим временем и терпением.

– И все без толку, – усмехнулась Брянцева, – никакой сенсации я вам не сообщила.

Мстислав Юрьевич дал ей свою визитную карточку на всякий случай, вдруг вспомнится что-то важное или понадобится помощь полиции. Он уже вышел за дверь, как сообразил, что забыл уточнить один момент. Постоял секунду, колеблясь, но все-таки вернулся.

– Скажите, а зачем вы положили на Аню новогоднюю гирлянду? Чья это была идея?

Елена Сергеевна усмехнулась:

– Да, помню, следовательница нас тоже пытала этой гирляндой. И дядька какой-то усатый все хлопотал насчет нее. Но когда мы уходили, никакой гирлянды не было.

– Как так?

– Вот так. Не было, могу поклясться чем хотите. Если бы мы хотели поглумиться, так что-нибудь другое положили бы, уж не гирлянду явно.

– Откуда ж она тогда взялась?

– Думаю, как-нибудь выпала у Ани из пакета. Да какая разница теперь?

Мстислав Юрьевич поехал в свое любимое кафе. Время ланча как раз закончилось, и в тишине пустого зала он сделал вялую попытку собрать мозги в кучку и выработать полнокровную версию из дряблой плоти фактов.

На своей должности он уже забыл, каково это – давать задание не подчиненному, а самому себе. Подчиненного нагрузил и спокойно ждешь результата, а когда знаешь, что этот самый результат придется добывать собственными головой и ногами, сразу версия кажется неважной и бесперспективной, и лень нежно шепчет на ухо, мол, не заморачивайся, Митя, поищи, где светло.

Покамест у него все на уровне догадок и допущений, а то, что представляется перспективной версией, вполне может оказаться простым совпадением. Например, в первой серии жертв есть художница, а в нынешней – галеристка. Случайность? Или маньяк каким-то образом связан с изобразительным искусством? Две жертвы из первой серии исчезли, когда их мужья находились «на сутках». Это о чем-нибудь говорит? Убийца имел доступ к графикам дежурств? Сразу в двух стационарах? Потом график графиком, а люди всегда могут поменяться сменами.

Надо узнать, может быть, Царьков или кто-то из его сотрудников подрабатывали в этих стационарах в девяносто втором и девяносто третьем годах. Зиганшин усмехнулся. Он не верил, что кто-то из докторов является серийным убийцей. Все же маньяк – по определению человек с серьезными психическими отклонениями, и за столько лет они бы проявились.

Но тогда он остается вовсе у разбитого корыта. Что дальше, проверять версию «маньяк-риелтор», высказанную Евгением Германовичем? Вполне, кстати, ничего себе идея, жизнеспособная. А как риелтор получил ключи от машины Михайловского? Да мало ли… Чем фантазировать, надо как следует трясти Ярослава. К счастью, теперь он дома и в спокойной обстановке будет соображать лучше, чем в камере.