Оказавшись в пустой квартире, Зырянов почему-то не встревожился, а упал на диван и мгновенно уснул. «Полина, должно быть, вышла в магазин или обиделась и поехала к родителям», – промелькнула короткая мысль на пути от входной двери к подушке, вот и все.

Но Полина больше никогда не вернулась.

– Геночка очень сильно переживал, что не сразу забеспокоился, – вздохнула Машенька, – он думает, если бы сразу принять меры, то Полину удалось бы найти. Но ведь это не так, правда же? Кто бы стал ее искать раньше, чем через три дня? Вот вы журналист, так, наверное, знаете?

Зиганшин кивнул.

– Ну что бы изменилось, если бы он сразу всполошился? – лопотала Машенька. – В милиции тогда вообще никто ничего не делал.

– Я не знаю, но вдруг был шанс? Если бы я не спал, как колода…

– Ну что ты говоришь, Геночка! Ты же везде искал, всем звонил, и все тебе сказали, что ничего не знают. Что бы изменилось, если бы ты услышал это на несколько часов раньше?

– Не изменилось бы ровным счетом ничего, – сказал Зиганшин, понимая, что эти самые несколько часов будут жечь Геннадия Анатольевича до самой смерти, и ничего с этим не поделаешь.

Если и существует лекарство от угрызений совести, то это явно не доводы логики и рассудка.

Наконец Мстислав Юрьевич сообразил, как выманить Зырянова на разговор тет-а-тет. Соврал, что курит, и попросил Геннадия Анатольевича выйти с ним на лестницу. В принципе, он бы не удивился, увяжись Машенька за ними, но она осталась «освежить стол».

– Вы уж извините, – мягко улыбнулся Зырянов, глядя, как «журналист» усердно хлопает себя по карманам в поисках несуществующих сигарет, – Машенька нигде не бывает, живет только интересами семьи, поэтому радуется каждому новому лицу. Она, как забеременела нашим старшим сыном, перестала одна выходить из дома. У нее сразу начинается приступ паники, вплоть до обморока. Какое-то время она пыталась с этим бороться, мы даже ходили с ней к психотерапевту, но никакого толку.

Мстислав Юрьевич пожал плечами, думая, что когда женщина не хочет работать, изобретательности ее нет предела.

– Знаете, – продолжал Зырянов, – мне иногда кажется, что это судьба Полины произвела на нее такое сильное впечатление. Может быть, она считает меня кем-то вроде Синей Бороды и боится, что, если уйдет куда-нибудь одна, тоже бесследно исчезнет.

Зиганшин сочувственно вздохнул, хотя в чем-то он Машеньку понимал. Если бы он сам был девушкой, сто раз бы подумал, прежде чем выходить замуж за человека, у которого жена пропала при невыясненных обстоятельствах. Сто раз подумал, а на сто первый плюнул и сбежал от такого жениха. И пусть у Геннадия Анатольевича нашлось вполне убедительное алиби (соседка видела, как живая и здоровая Полина выходит из дома в тот час, когда Зырянов уже стоял у операционного стола), но осадочек, как говорится, остался.

Наверное, юная и наивная Мария «за муки полюбила» красавца в расцвете лет, с романтической профессией и боевым прошлым. Пережитая трагедия прибавляла очарования избраннику, а ее любви сообщала ноты высокого сострадания и самоотверженности. И только забеременев, она вспомнила, чем, собственно, кончается история Отелло и Дездемоны.

Мстислав Юрьевич сказал, что забыл сигареты в машине, и мужчины поднялись в квартиру.

За пять минут их отсутствия Машенька успела переменить чайный сервиз на кофейный, а вместо сладкого изобилия на столе теперь красовались вазочка с оливками и тарелка с несколькими разными сортами сыра, нарезанного чрезвычайно тонко.

– Сыр следует резать тонкими листиками, ибо гости едят его книгами, – Зиганшин взял кусочек и подмигнул хозяйке.

Как знать, вдруг ему удастся раскрыть тайну исчезновения Полины, и тень сомнения исчезнет из ласковых глаз Машеньки? И она снова отважится выходить на улицу одна?

Мстислав Юрьевич сердечно поблагодарил супругов за гостеприимство и поднялся.

– А откуда вы про нас узнали? – вдруг спросила Машенька. – Все-таки столько лет прошло.

– Мне рассказал доцент Клименко.

Зырянов нахмурился:

– А кто это?

– Доцент Вадим Михайлович Клименко.

– Не припоминаю.

Зиганшин почувствовал себя неловко. Действительно, представляясь, он не упоминал «ватно-марлевого» завуча, просто сказал, что журналист, и Зырянов, наверное, решил, что он взял его данные из официальных источников.

– Клименко, Клименко, кто же это такой?

– А Оксану Васильевну Черных знаете? – нашелся Зиганшин, чтобы не описывать внешность завуча, довольно заурядную.

– Ксюшенька? – воскликнула Машенька с восторгом. – Ну конечно! Это наш добрый ангел!

Зиганшин обомлел, услышав такую характеристику терапевта, но спорить не стал.

– Да, Ксана мне очень помогала, когда пропала Полина. Ее отец был высокопоставленным чиновником в прокуратуре, и только благодаря ему хоть что-то делалось для поисков жены. С тех пор мы дружим.

– Ну так Клименко – это тот самый человек, которого вы просили составить протекцию Оксане Васильевне. Вы с ним еще воевали…

– А! Вадька! Неужели получил-таки доцента? Дуб дубом же был! – Геннадий Анатольевич засмеялся. – Но мужик хороший, и я рад, что он меня помнит.

* * *

Последние дни дедушка стал сильно задерживаться на работе, приезжая на последнем автобусе. Фрида переживала, что он идет один по темной лесной дороге, и Слава, понимая ее беспокойство, ездил встречать Льва Абрамовича к остановке, если был дома.

В эти дни беспокойство за деда сменялось угрызениями совести, что они нагло злоупотребляют добротой соседа и заставляют его делать то, что ему совсем не хочется. Опять-таки бензин. Но как предложить ему компенсировать транспортные расходы, чтобы не быть обвиненной в крохоборстве, Фрида не знала.

К счастью, она пришлась по душе Славиным детям. Света льнула к ней, инстинктивно чувствуя потребность в общении со взрослой женщиной, и Юра тоже, хоть и копировал сдержанную манеру своего дядюшки, а все же любил другой раз посидеть у соседки на коленях.

Фрида не делала над собой никаких усилий, чтобы полюбить Славиных племянников или заставить себя проявить милосердие к детям, потерявшим мать, но наступило время, когда она стала считать Свету и Юру неотъемлемой частью своей жизни, так что теперь трудно было представить, что когда-то она не знала об их существовании.

Фрида не задумывалась, любит ли она этих детей, хороши они или плохи, какие у них характеры и что получится из них со временем. Просто они стали будто ее родными, вот и все.

Теперь дедушка не возвращался с ребятами на школьном автобусе, Света с Юрой сами садились и ехали домой. Поскольку автобус предназначался для развозки учеников, водитель делал крюк и, страшно ругая разбитую дорогу, доставлял детей до самой деревни.