— Не время давать волю слабости, — угрюмо бросил он. — У меня сейчас странное чувство — за друга я ещё отомщу, я почему-то уверен в этом. Прочь грустные мысли! За дело, брат хоббит, нас ждёт Мория, а завтра — этот старый хронист…

Во второй половине следующего дня неразлучная троица отправилась к дому Теофраста. Весна всё увереннее вступала в свои права — над городом раскинулся ослепительно синий небесный свод без единого облачка, и яркое солнце щедро лило на расправляющийся после зимней стужи мир потоки живительного тепла. По мостовым кое-где ещё бежали мутные ручейки; ещё лежали под заборами и в тенистых местах почерневшие, осевшие сугробы, но весна всё-таки наступила, и вместе с ней — надежда на лучшее.

Фолко весело щурился, подставляя лицо тёплым лучам; Малыш беспечно насвистывал, а Торин временами даже что-то напевал. Фолко изредка удивлённо косился на товарища — куда делось беспросветное отчаяние, охватившее его у городских ворот?

Проходя по Главной улице, они по просьбе Торина завернули в большую меняльную лавку. Выждав, пока очередной посетитель обменяет своё серебро на яркое аннуминасское золото, Торин почтительно обратился к важному, пузатому меняле, протягивая ему на раскрытой ладони монету Тервина:

— О достойный, мы нуждаемся в твоей помощи и твоём совете. Взгляни на эту монету. Скажи, не встречались ли тебе подобные? А может быть, через твои руки случайно прошла и она сама? Взгляни на неё повнимательнее — она приметная.

Сонливое лицо менялы не изменилось, когда он лениво взял протянутую Торином монету, однако его глаза, небольшие, чуть заплывшие, но очень острые и внимательные, впились в монету, словно два маленьких бурава. Он медленно заговорил, поворачивая серебряный кругляш перед глазами:

— Старый скильдинг времен Арахорна II. Редкая, очень редкая в наше время вещь. Монета действительно приметная — на ней отверстие в виде семилучевой звёздочки и граффити… Нет, почтенный гном, могу сказать точно — через мою лавку эта вещь не проходила, да и через другие меняльные конторы Города тоже. Я бы знал, поверь мне. А вообще вещь, конечно, очень интересная. Дунаданцы ведь имели необычайно чистое серебро — такое сейчас редкость. Отвешивали же его так точно, что ещё при моём отце в лучших лавках города эти монеты служили мерою веса драгоценного металла. А ещё тогдашние мастера добавляли в сплав белое серебро, что когда-то привозили гномы из-за восточных гор.

— Мифрил? — спросил Малыш, жадно слушавший говорившего.

— Мифрил? — Меняла чуть усмехнулся. — Тогда в ней нельзя было бы проделать это отверстие. Мифрил, мой добрый гном, ценится намного выше золота, и будь здесь его хотя бы десятая часть, на эту монету можно было бы купить полгорода. Нет, это был также очень прочный металл, придававший монете твёрдость и нестираемость. Да, — он с видимым сожалением протянул монету Торину, — вещь, конечно, не из рядовых. Они сейчас совсем исчезли из оборота и остались лишь в мюнцернах. Не желали бы вы разменять её на ходовую монету? Я бы прибавил к двенадцати с третью полновесных триалонов номинала ещё шесть с половиной за чистоту серебра и три с четвертью — за редкость. Больше вам не дадут ни в одной лавке, клянусь весами и ножницами!

— Нет, почтенный, мы не собираемся ни продавать, ни обменивать ее. — Торин спрятал монету за пазухой. — Это память о моём погибшем друге, и, показывая её тебе, я надеялся, что, быть может, удастся отыскать какую-то зацепочку… Жаль, что не получилось.

— Такую приметную монету никто не стал бы менять, тем более в столице, — улыбнулся меняла. — Её скорее постарались бы тайно продать какому-нибудь любителю древностей. Я бы посоветовал вам зайти к Архару — его лавка неподалёку от трактира «Рог Арахорна».

Фолко прикусил губу и запомнил сказанное. Поблагодарив огорчённого отказом толстого менялу, друзья вышли из лавки и зашагали дальше, к скромному дому старого хрониста.

Торин трижды ударил дверным молоточком в укреплённый слева от двери звонкий бронзовый гонг. Спустя короткое время в глубине дома раздались шаги, дверь распахнулась, и они увидели стоящую на пороге стройную девушку, почти девочку, в скромной тёмной одежде. Единственным украшением ей служила стягивающая пышные русые волосы золотистая ленточка.

Торин кашлянул от неожиданности, но девушка заговорила сама:

— Хозяин ждёт вас в кабинете. Плащи, мешки, а также ножи и топоры оставляйте в прихожей. Здесь с ними ничего не случится. У нас в доме не принято ходить с оружием.

Сказав это, она сделала шаг в сторону, освобождая дорогу, и они вошли в просторное, немного сумрачное помещение, с покрытыми густо-коричневым деревом стенами. Вдоль одной из них тянулась длинная стойка со множеством кабаньих клыков, расположенных на всех уровнях, так что любой гость мог выбрать себе подходящий по росту и повесить плащ или кафтан.

Малыш и Торин, нехотя, покряхтывая и кусая губы, повесили на клыки свои перевязи — Торин с кистенём и шестопёром, Малыш — с мечом и даго. Фолко же надел свои ножи под куртку, как делал всегда в Аннуминасе, — хоббит привык к оружию и, оказываясь без него, чувствовал себя неуютно.

Гномы разобрались наконец со своим вооружением, и девушка сделала приглашающий жест рукой, направляясь к лестнице.

«Здесь словно в комнате Старого Тукка в их главной усадьбе, — отрешённо подумал Фолко, идя вслед за друзьями. — Здесь, похоже, уже ничего не менялось долгие-предолгие годы».

Лестница даже не скрипнула под тяжестью коренастых гномов. Они поднялись на второй этаж, оказавшийся на первый взгляд точной копией первого — такое же просторное помещение, те же шесть одинаковых дверей по обе стороны, и лишь вместо входной двери Фолко увидел широкое, занимавшее всю стену, окно. Солнце уже опускалось, и комната была вся залита его ярким сиянием, так что после полумрака прихожей им пришлось щуриться и прикрывать глаза.

— Я приветствую вас, — вдруг раздался рядом знакомый голос хрониста; ослеплённые солнечными лучами, друзья не сразу заметили, как он вышел из одной из дверей. — Прошу вас ко мне в гостиную.

Он гостеприимно распахнул створки и учтиво пропустил гостей вперёд. Они оказались в небольшой комнате с камином в дальней стене, с тремя окнами, сейчас прикрытыми ставнями. Стены были задрапированы тёмно-коричневой тканью. Возле камина стояли низкий стол, четыре уютных кресла и высокая конторка, за которой можно было писать стоя. Пол в гостиной покрывали тёмные, необычайно плотно сбитые между собой доски. Слева от камина в стене без окон виднелась ещё одна небольшая дверь, а над самым камином висела старинная шпалера, изображавшая высокого, статного старика с царственной осанкой и длинными, распущенными седыми волосами в белоснежных одеяниях с чёрным посохом в руке и длинным мечом в синих ножнах у пояса. Он стоял вполоборота к зрителю, но голова была повернута, и вошедшего встречал суровый и проницательный взгляд казавшихся живыми глаз. На лице старика лежала печать бесконечной усталости и глубокой, хоть и светлой печали. Заворожённый Фолко не удержался от вопросов.