– Не правда ли, мы счастливы? – сказала она, возможно, лишь для того, чтобы дать ему понять или внушить самой себе, что не следует желать большего.

– О! – ответил Бенедикт, стараясь, чтобы голос его прозвучал спокойно. – О, если бы мы могли умереть сейчас!

В тишине раздались быстрые шаги, кто-то пересек лужайку и подошел к домику. Очевидно, некое предчувствие вдруг так испугало Бенедикта, что он судорожно схватил руку Валентины и прижал ее к своему сердцу, которое билось тревожно и громко, в унисон этим неожиданным шагам. Валентина почувствовала, как похолодело и ее сердце от смутной, но ужасной опасности; она резко вырвала свою ладонь из рук Бенедикта и направилась к двери. Но дверь открылась, прежде чем она успела подойти к ней, и на пороге показалась запыхавшаяся Катрин.

– Мадам, – проговорила она испуганно и быстро, – господин де Лансак приехал.

Известие это произвело на всех присутствующих такое впечатление, словно чистую и незамутненную гладь озера всколыхнул брошенный камень; небо, деревья, весь прелестный пейзаж, только что отражавшийся в зеркале вод, вдруг исказился коварно рассчитанным ударом и покрылся рябью. Одного камня было достаточно, чтобы ввергнуть в первобытный хаос эту волшебную картину – и точно так вдруг прервалась сладостная гармония, еще минуту назад царившая в домике. Так была разбита прекрасная мечта о счастье, которой баюкали себя собравшиеся здесь друзья. В мгновение ока их будто бы размело, как листья, подхваченные ураганом, всех охватили тревога и тоскливый страх. Валентина заключила в свои объятия Луизу и ее сына.

– Навеки с вами! – крикнула им она уже с порога. – Надеюсь, скоро увидимся, возможно, даже завтра.

Валентин печально покачал головой; гордость и смутное чувство ненависти заговорило в нем при имени де Лансака. Мальчик и раньше думал о том, что может наступить момент, когда этот благородный граф прогонит их прочь из своего замка, – мысль эта не раз отравляла счастье, которым он упивался здесь.

– Этот человек не может сделать вас несчастной, – сказал он Валентине с таким воинственным видом, что она невольно улыбнулась от умиления, – иначе ему придется иметь дело со мной!

– Чего тебе бояться, раз у тебя такой рыцарь? – обратилась Атенаис к Валентине, стараясь казаться веселой, и даже легонько потрепала белой пухленькой ручкой заалевшую от смущения щеку мальчика.

– Пойдемте, Бенедикт! – крикнула Луиза, направляясь к калитке парка, выходящей в поле.

– Сейчас, – ответил он.

Он проводил Валентину до другой калитки и, пока Катрин поспешно тушила свечи и запирала гостевой домик, окликнул ее глухим, взволнованным голосом:

– Валентина!

И осекся. Разве мог он осмелиться выразить иначе свой страх и ярость?

Валентина все поняла и с решительным видом протянула ему руку.

– Будьте спокойны, – ответила она с гордой улыбкой, но во взгляде ее светилась любовь.

Голос Валентины, ее взгляд имели неимоверную власть над Бенедиктом, и, покорный ее воле, он удалился, почти окончательно успокоенный.

Господин де Лансак, в дорожном костюме, с притворно усталым видом, сидел, небрежно раскинувшись, на канапе в большой гостиной. Заметив Валентину, он торопливо и с любезной улыбкой пошел ей навстречу, а Валентина затрепетала, чувствуя, что сейчас лишится сознания. Ее бледность и растерянный вид не укрылись от графа, но он притворился, что ничего не замечает, и даже сделал комплимент Валентине, отметив блеск ее глаз и свежий цвет лица. Затем он принялся болтать с той легкостью, какую дает лишь привычка скрывать свои чувства; тон, каким он рассказывал о своем путешествии, радость, какую он выразил, очутившись вновь вместе с женой, его доброжелательные расспросы о здоровье Валентины и ее развлечениях в этом забытом Богом углу помогли и ей совладать с волнением и вести себя так же, как граф, то есть оставаться внешне спокойной, любезной и вежливой.

Только теперь она заметила в дальнем углу гостиной толстого низенького человечка с вульгарной физиономией; господин де Лансак представил его жене как «одного из своих друзей». Слова эти де Лансак произнес как-то натянуто, а угрюмый и тусклый взгляд незнакомца, неуклюжий, скованный поклон, каким он ответил Валентине, внушили ей непреодолимое отвращение к этому невзрачному человеку, который, казалось, понимал, сколь неуместно здесь его присутствие, и старался поэтому за наглостью скрыть неловкость своего положения.

После ужина, на котором этот отталкивающий субъект присутствовал и даже сидел напротив де Лансака, супруг попросил Валентину распорядиться, чтобы милейшему господину Граппу отвели лучшие апартаменты. Валентина повиновалась, и через несколько минут господин Грапп удалился, вполголоса обменявшись несколькими словами с графом и все так же неловко раскланявшись с его женой, глядя на нее все так же с нагло-раболепным видом.

Когда супруги остались одни, смертельный страх охватил Валентину. Бледная, не поднимая глаз, напрасно старалась она возобновить прерванную беседу, но тут господин де Лансак, нарушив молчание, попросил разрешения удалиться, ссылаясь на то, что окончательно разбит после долгого путешествия.

– Я добирался сюда из Санкт-Петербурга две недели, – сказал он довольно натянуто, – и остановился всего на сутки в Париже. И боюсь… что у меня начинается лихорадка.

– О, вас… вас действительно лихорадит, – проговорила Валентина с неловкой торопливостью.

Недобрая усмешка тронула умеющие хранить тайны уста дипломата.

– У вас вид совсем как у Розины из «Севильского цирюльника», – сказал он не то шутливо, не то с горечью. – Buona sera, don Basilio![17]. Ах, – вздохнул он, направляясь к двери усталой походкой, – мне просто необходимо выспаться. Еще одна ночь в почтовой карете, и я окончательно бы расхворался. И есть от чего, не правда ли, дорогая?

– О да, – ответила Валентина, – я велела вам приготовить…

– Комнату в гостевом домике, ведь так, моя прелесть? Вы правы, это уютное гнездышко в высшей степени способствует здоровому сну. Нравится мне этот домик, он напомнит мне те счастливые времена, когда мы виделись ежедневно.

– Домик? – испуганно повторила Валентина, что снова не укрылось от проницательного графа и послужило ему отправной точкой для дальнейших открытий, которые он поклялся себе сделать в ближайшее же время.

– А вы как-то иначе распорядились этим домиком? – осведомился граф с великолепно наигранной простотой и безразличием.

– Я устроила там для себя рабочий уголок, – сконфуженно пробормотала Валентина – лгать она не умела. – Кровать оттуда вынесли и подготовить помещение для сна сегодня вечером не успеют… Но апартаменты матушки в нижнем этаже готовы… если, конечно, вас это устроит.

– Возможно, завтра я потребую себе иного пристанища, – проговорил де Лансак, поддавшись мстительному порыву, и на устах его появилась слащаво-нежная улыбка, – а пока что меня устроит все, что вы мне можете предложить.