«Уфф… Всё правильно, нам, свирам, больше подходит твёрдая поверхность. Ну здравствуй, отшельник».

— Здравствуй… — растерянно говорю я по-ангельски, потом спохватываюсь — всё равно она не знает нашего языка и вынуждена ловить смысл сказанного телепатически.

«Странно тут… — свирка оглядывается. — Мысли как в ведре звучат. Как ты выдерживаешь?»

«Это прибор для подавления дальней телепатической связи. Мерзкая штука, верно, но привыкнуть можно».

В отличие от первого явления Цанга я уже отчётливо вижу общий смысл визита Первой Всевидящей Свира, но на сей раз предпочитаю не торопить события.

«Присядем?»

Я разворачиваю свежий лист скатерть-дерева, начинаю выкладывать из корзинки припасы. Динна садится напротив, сложив свои неимоверно длинные ноги, открывая взору тончайшие кружевные трусики, едва прикрывающие главную девичью тайну. Я снова отвожу взгляд. Вот странно — если бы она была совершенно голой, я бы не почувствовал ни малейшего смущения. Атавизм…

«Мне что, раздеться догола, чтобы ты наконец успокоился? Несерьёзно, в самом деле! Сколько можно?»

— Угощайся, чем Бог послал… — на сей раз я говорю по-русски, пытаясь скрыть смущение.

Динна не возражает. Берёт фиолетовый плод, надкусывает.

«У вас тут вполне ничего, кстати. Вот у сэнсэев в лесу либо жёсткая листва растёт, либо эти их сосиски всех форм и размеров. Хоть с голоду помирай».

«Под хищников прогнута биосфера», — улыбаюсь я.

«Но ты уже понял, почему я здесь?»

«Ты хочешь работать по «зелёным». Но мне неясно — зачем?..»

На этом наш разговор прерывается самым неожиданным образом. Воздух шагах в тридцати дрожит, как в знойный полдень, и на песке возникает знакомая фигура, скорченная в неловкой позе.

— Непривычно мне с вашими ангельскими коконами, — Цанг встаёт в рост. — Ого! Вот это гостья!

Я молчу. Зачем слова, когда есть телепатия? Подавитель искажает мыслеобразы, однако нескольких секунд хватает, чтобы свирка и сэнсэй поняли всё.

— Я не думаю, что ты сможешь работать по данному проекту, Динна, — ровно, отчётливо говорит Цанг. Говорит он по-сэнсэйски, но смысл спутать невозможно.

Первый раз я вижу свирку в гневе.

— Ты! Хищник!

Динна встаёт во весь свой рост, господствуя над окружающей местностью, но Цанг не делает ни единого лишнего движения.

«Давай рассудим. Если ты ударишь меня своим копытом и попадёшь, я окажусь в реанимации, и кто тогда поможет Роме?»

Цанг улыбается, демонстрируя аккуратные острые клыки, и выпускает когти.

«Но скорее всего ты промахнёшься, а потом я тебя очень сильно порву. Вот этими когтями и зубами, не обижайся. Чтобы вбить тебе в подсознание устойчивый рефлекс — никогда, ни при каких обстоятельствах не смей замахиваться на сэнсэя!»

Динна, постояв, медленно садится обратно.

«Прошу меня извинить. Я несдержанна. Это нервы».

Цанг снова улыбается.

«Ты просто избалована, Динна. Там, у себя дома, ты привыкла ни в чём не встречать отказа. Ладно, замнём».

— Однако я тоже хочу услышать, зачем тебе это? — я гляжу на гостью твёрдо.

Девушка хмурится, кусая тонкие губы, и отвечает вслух.

— Ладно, я понимаю… Я отвечу. Затем же, зачем и ему, — кивок в сторону Цанга. — Ты не думай… вы оба не думайте, что я просто амбициозная и капризная девчонка. Я долго думала… Мне снилось. Мне снился этот Оплот… я привезла мнемозапись видения!

Она смотрит на меня пронзительно.

— Ты уже понял, Рома. Если ты не возьмёшь меня в команду, я всё равно буду помогать тебе. Но я прошу тебя — возьми! Я ДОЛЖНА, понимаешь? Это дело, равного которому у меня больше не будет, сколько бы я ни прожила.

Я улыбаюсь широко, как только могу.

— Цанг. Она с нами.

Цанг долго прядает ушами, потом согласно обнажает зубы в улыбке.

— Решение принято!

Свирка хватает меня под мышки, распрямляясь, словно пружина, подбрасывает в воздух. От неожиданности я хлопаю крыльями, зависая на пару секунд, неуклюже опускаюсь, взметнув тучу песка.

— Только меня не бросай, — скалится Цанг. — Я не ангел, летать не умею.

— Тебя бросишь! Ты вон какой здоровенный!

Вязь символов и букв Высшей письменности бежит по экрану. Тестируемые системы одна за другой сообщают о полной исправности, но я почти не гляжу на экран. Зачем мне вслушиваться в слова собственного смертного приговора?

Не успели. Мы ничего не успели придумать, ни я, ни Семь тысяч сто восьмидесятый. И поэтому завтра всё кончится. Потому что завтра состоится пробный запуск величайшего в мире кварк-реактора.

Дверь кабинета бесшумно отходит в сторону, и в помещение тяжело входит Семь тысяч сто восьмидесятый. Заговорщик и диверсант, мятежник и террорист.

— Ну что, Пятьсот двадцать пятый? Всё идёт как идёт?

Я одним движением гашу экран.

— Я ничего не могу придумать. Кроме откровенного самоубийства, разумеется.

Он садится в углу, привалившись спиной к стене.

— Как ни смешно, я тоже…

Мы молчим. Что говорить?

— Мне сегодня приснился престранный сон… — он чуть прикрывает глаза. Поведение, совершенно невозможное с точки субординации… Кому она нужна, эта субординация, когда завтра всё кончится?

— Что за сон? — механически спрашиваю я, разглядывая собственное отражение в тёмной глади погашенного экрана.

— Боюсь, ты не поймёшь… да просто посчитаешь меня за сумасшедшего. Ты не готов.

— А ты, значит, готов? — меня начинает раздражать бесплодное умствование.

— Скажи, что ты хотел бы сделать в свой последний день?

Я скрещиваю руки на груди.

— Всё, чтобы этот день стал не последним. Следующий идиотский вопрос?

Он отвечает не сразу.

— Но ведь он так или иначе наступит, последний день… Самоубийство, говоришь? Жаль… А придётся.

— Не понял?

И снова он молчит долго, долго.

— Ты скажешь, что центральная камера нуждается в дополнительной проверке. Я пойду туда и… Системы безопасности и пожаротушения отключить придётся заранее, естественно. Всё придётся сделать сегодня, перед продувкой стакана аргоном. Потом туда уже не попасть.

Я молчу. Потому что теперь точно уверен — он сумасшедший.