– Знаешь, как я твоего пленника расколол? – Он показал на цветной фантик с надписью «Мадам Галларт». – Я ему конфету сунул. «Это, – говорю, – вареный глаз китайского мальчика». Кусаю – коньяк брызнул, течет у меня по роже. Парень в обморок хлопнулся. Когда я его растолкал, он все выложил.

В первую неделю ноября улицы иностранных концессий пустели: все от мала до велика устремлялись на ипподром – играть на скачках. Главный приз шанхайского Бегового клуба – сто двадцать пять тысяч долларов.

Шум, толкотня, выкрики торговцев. У входа на ипподром растрепанная женщина колотила мужа зонтом:

– Опять все деньги просадил, негодяй!

Зеваки хохотали и делали ставки: повалит она его или не повалит?

Чуть в стороне – группа туристов в пробковых шлемах.

– Монгольских лошадей здесь называют «пони», – кричал в рупор экскурсовод. – Когда они попадают в Шанхай, они совершенно необъезженные. Такой пони стоит двадцать пять фунтов, содержание его обходится в пять фунтов в месяц.

Иржи оглядел в бинокль места для членов Бегового клуба и их семейств. Дамы в новых, специально пошитых на День чемпиона платьях; мужчины с толстыми сигарами в зубах. Официанты в белых куртках ловко ввертывались в ликующую толпу.

Полгода назад Иржи познакомился с итальянцем Умберто. Тот работал в полиции, в отделе дорожного движения. Умберто завел разговор о Бенито Муссолини:

– Дуче обещал очистить страну от коммунистов и масонов и сурово наказывать всякого, кто посмеет оскорблять религию. Он создал Национальную фашистскую партию, и долг каждого честного гражданина Италии – присоединиться к ней.

Оказалось, что в Шанхае действуют несколько кружков правого толка – из отставных военных. Эти люди понимали, что мировая война и европейские революции были прямым следствием гнилого либерализма. Слова «порядок», «семья», «дисциплина» и «долг» уже ничего не значили. Свобода личности, столь дорогая Нине Купиной и ей подобным, выливалась в чудовищный эгоизм и полную моральную деградацию: делай что хочешь, а на других плевать.

Умберто познакомил Иржи с Марьей Заборовой, молодой руководительницей славянского кружка. Она приехала в Шанхай из Харбина, работала в госпитале. У нее были связи с боевыми организациями на севере, и вокруг нее тут же сплотилась небольшая, но деятельная группа русских офицеров. Задачи ставились грандиозные: создание Славии – великой страны, объединяющей народы от Праги до Владивостока.

В Шанхае Марья занималась пропагандой и вербовкой новых членов движения. Время от времени офицеры громили «редисок» – снаружи красных, а изнутри белых: тех, кто ради большевистского рубля шел в услужение Советам. Особенно ненавистны были «благотворители», собиравшие деньги на отправку беженцев назад в Россию. Несколько сотен простаков уже попались в их сети.

Иржи примкнул к славянскому кружку. «Фашизм очищает человека от страха и неуверенности, он дает ему цель в жизни – большую, чем он сам, – говорили докладчики на собраниях. – Это защита от большевистского варварства и демократического разложения».

Мир фашизма – суровый, духовный – заслонил собой все. Несмотря на приказ Нины, Иржи не уменьшил объем заявок на беспошлинное спиртное. Он знал, что первая проверка выведет его на чистую воду: нет балов-маскарадов, нет отчетов о них в газетах, следовательно, шампанское продается на сторону. Но великая цель оправдывала средства.

Лемуан был «за» – он не собирался терять деньги только потому, что Нина забеременела. А Тони Олману никто ничего не сказал.

Утаенная прибыль шла в Харбин и Тяньцзинь, где верные люди печатали прокламации. Если бы не бедность фашистских активистов! Если бы не огромные расстояния, отделявшие их друг от друга! Борьба требовала времени и невероятного напряжения сил, но почти у каждого фашиста были семья и служба, и все дела совершались крайне медленно.

«Народ – это не раса и не география, – писал Иржи в конспектах. – Это исторически длящаяся группа людей, объединенная волей к существованию и господству…

Мы не любим евреев, потому что они не верят в Христа и претендуют на избранность. Они хотят руководить духовным развитием народов, отсюда их революционность, то есть желание разрушить испокон веков заведенные порядки».

Все становилось на свои места. Евреи и их прихлебатели развязали мировую войну с единственной целью: чтобы самые храбрые, талантливые и умные люди перебили друг друга. Под «прекрасными лозунгами демократии» они приходили на освободившиеся места в правительства, армии и организации. Россия была первой страной, которую им удалось завоевать. Теперь они жаждали распространить свою власть на весь мир. Если их не остановить, все будет кончено.

– Мы пойдем на любые жертвы! – говорила Марья Заборова. – Наши боевые друзья проливают кровь на советско-китайской границе. Они устраивают рейды на большевистскую территорию и уничтожают врага. Каждый истинный фашист должен искать возможности для беспощадной борьбы.

Иржи сказал ей, что у него есть связи с таможенниками и Комиссариатом по иностранным делам и что он может отправлять на север оружие под видом дипломатической почты. Марья с радостью согласилась.

Риск был велик: груз надо было пересылать по железной дороге, через заставы китайских провинций. Лемуан за большие деньги пообещал собрать купленные по частям пулеметы и изготовить бомбы. Коробка «сардин» его работы взрывала до пятидесяти футов железнодорожного полотна; для мостов применялись «ананасы» – в банках по фунту; но самыми ценными были десятифунтовые «маринованные огурцы»: после них от коммунистических штабов и казарм оставались одни щепы.

Но связь с Лемуаном оказалась ужасной ошибкой.

Лемуан наблюдал за скачками из собственной ложи: он не был членом Бегового клуба и выкупил ее у разорившегося маклера. Завидев Иржи, он цыкнул на двух разряженных девиц, стоявших за его креслом:

– А ну, кукушки, брысь отсюда! Мне поговорить надо.

Девки надули губы и удалились.

– Ну что, готов товар? – спросил Иржи, стараясь не выдавать нетерпения.

Лемуан сплюнул жвачку в платок и сунул его в ридикюль одной из девиц.

– Ну… скоро будет готов…

– Месье, люди ждут товар, вы получили предоплату.

– А вы сегодня делали ставки? Я лично ставлю на Черного Грома. Низкорослая каналья всех обгонит – даю слово.

Если бы его слово хоть что-нибудь значило! Благородные чувства казались Лемуану проявлением слабости, и он беззастенчиво играл на них: иногда с пользой для себя, иногда – для забавы.

Иржи сузил глаза:

– Прекратите паясничать. У вас есть срок – до конца недели. Если я не получу товар, я сдам вас полиции.

– Не сдадите, – добродушно рассмеялся Лемуан. – У вас на руках беременная дама. Вы о ней подумали?