Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иржи едва сдерживался, чтобы не ударить его по лицу.
– Послушайте, вы! Я отказываюсь участвовать в ваших махинациях с алкоголем, если вы до конца недели не сделаете то, что должны!
– Ой-ой, какие мы нежные! – проворчал Лемуан, когда Иржи направился к выходу. – Совсем шуток не понимаем. Будут вам «маринованные огурцы», будут…
Лемуан был инвалидом не только физически, но и морально.
Хью Уайер вызвал к себе Джонни Коллора и велел ему собираться в Гонконг:
– У местной полиции большой опыт в борьбе с наркоторговлей. Поедете перенимать.
Коллор вернулся в участок, спрятался за ширму; Феликс понял – лезть к нему не надо. Но Джонни сам его позвал.
– Слушай, брат… Я передал дело с оружием китайской полиции, а теперь меня на два месяца высылают из Шанхая. Наши, видать, в сговоре с контрабандистами.
Феликс не верил своим ушам. Уайер сам принял его рапорт, похвалил за бдительность, обещал повысить по службе. Он что, заодно с контрабандистами?
Вечером Феликса вызвал начальник участка.
– Сейчас многие ушли в отпуск, – сказал он, скучающе глядя в окно. – Так что мы вас временно переведем из детективов в охрану.
– Охрану чего?
– Тюрьмы. Там людей не хватает. Надо помогать.
Феликс не произнес ни слова – подавил в себе ярость. Начальник говорил о том, что это лишь временная мера, что без Коллора все равно нечем будет заняться. На прощание как кость бросил:
– Вы не беспокойтесь, Родионов, вам выпишут премиальные.
Каменные стены, гулкие коридоры, лязг решеток. Тысяча девятьсот китайских заключенных и десяток белых, ждущих депортации. Все были пристроены к делу: кто циновки плел, кто форму шил для полицейских. В одной из камер сидел резчик по дереву, уток-манков делал – не отличишь от настоящих. Охотники в очередь записывались, чтоб купить их. Начальник тюрьмы ласково обращался с мастером и каждую неделю присылал ему булку с кунжутом, но не говорил, что бумаги его давно затерялись. Мастер два года ждал суда.
Работа Феликса – гонять китайцев на пруд. Работа заключенных – стирать скатерти из ресторанов. Целый день проторчишь на холоде, задубеешь, а кому жаловаться? Хорошо еще, когда ветра нет и солнце припекает: можно хоть почитать.
Феликс покупал ворох русских газет, садился под дерево, клал револьвер на колени. Китайцы били вальками скатерти, звенели кандалами.
«Великий князь Николай Николаевич проел деньги, которые ему послали на подрывную работу против большевиков…» Начитаешься такой дряни – в глазах темнеет.
Феликс вырвал листок из блокнота, написал печатными буквами: «Жидовский коллектив! Если будете оскорблять императорскую фамилию, то не сносить вам головы». Подпись: «Мистер Белогвардейцев. Обратный адрес: 117 Рут дэ Зи Ка Вэй». Там размещались сто двадцать человек Союза военнослужащих – поди догадайся, кто писал.
Чтобы не тратиться на конверт и марку, Феликс велел рикше отнести листок в редакцию и сунуть в ящик для писем. Он толковый парнишка – все понимал.
Дело сделано, можно в тюрьму возвращаться. Не служба, а тоска. И завтра будет все то же самое, и послезавтра.
Скорее бы Коллор приехал.
Феликс сразу узнал китайчонка: сидя на корточках, тот мыл полы в тюремном коридоре. Зеленая рубаха – грязная, в пятнах крови – была разодрана до пупа. Феликс сделал знак охраннику:
– Иди перекуси, я его покараулю.
Китайчонок возил тряпкой по полу, стараясь повернуться к Феликсу спиной. Тот подошел, одной рукой поставил его на ноги – пацаненок был легкий, как пустой мешок.
– Помнишь меня?
Китайчонок пискнул. На роже у него был синяк размером с блюдце.
– Для чего Лемуан готовил оружие? – страшным шепотом спросил Феликс.
– Я не знать…
Он тряхнул его, швырнул об пол. Ведро с водой опрокинулось.
– Последний раз спрашиваю: для чего?
Китайчонок сидел в луже, вытирая разбитый нос рукавом.
– Для войны-ы-ы…
– С кем?
– Я не знать… Но скоро будет война. Очень сильная война.
Больше Феликс ничего не добился.
Вечером он позвал Умберто в свою комнату. Тот вошел, пошаркал ботинком по полу:
– У тебя песку – как на пляже. Ты хоть женщину найми, чтоб прибралась.
Но Феликсу было не до этого. Он ходил в клубах табачного дыма. Война, стало быть… Может, оно и к лучшему. Этому нас и учили.
Он передал Умберто слова китайчонка.
– С кем воевать-то будут?
Тот пожал плечом:
– Черт его знает. Наверное, опять китайцы между собой. Но оружия в городе тьма – в порту можно купить все, что хочешь. Вчера в Нантао пришел японский пароход с пулеметами…
– А ты откуда знаешь? – перебил Феликс.
Умберто засмеялся:
– Всем начальникам дорожных постов от Нантао до Янцзепу заплатили, чтобы мы не досматривали их грузовик.
Медам и месье, а также почтенные джентльмены, приезжающие в Шанхайский клуб на автомобилях 1922 года выпуска! Вы помните Поля Мари Лемуана? Того самого, без ног, что катался на спине одноглазого маньчжура и просил у вас денег в минуты трудностей?
Вы смеялись над ним, медам и месье. Вы думали, что Поль Мари отжил свой век и превратился в несмешную карикатуру на последней странице жизни. Подойдите к окну и посмотрите на него. Пусть ваши воротнички отсыреют от завистливого пота.
Поль Мари Лемуан едет на «кадиллаке» 1923 года выпуска. Такого авто нет даже у хлопкового богача Спанта. А какие протезы у Поля Мари! Если бы вы видели его протезы и сравнили их со своими опухшими ногами, вы бы поняли, что Бог уже наказал вас.
А вы догадываетесь, куда ездит Лемуан? Впрочем, вам, милые джентльмены, этого никто не скажет, и только ваши внуки узнают из исторических романов, что это был за человек.
Чехословацкий консул, пан Иржи Лабуда, фальшивый, как средство от облысения, заказал Лемуану бомбы и пулеметы. Это мелкая работа, которой серьезные люди балуются от великой бедности или любви. Лемуан не спросил, кого собирается убивать пан Иржи – не его это дело. Но он потребовал взамен подпись – черную и витиеватую, как усы постового на Сычуань-роуд.
Подпись консула и пачка денег, завернутая в газету, могут творить чудеса. Пароход под чехословацким флагом привез в Шанхай немецкое и австрийское оружие, сворованное с трофейных складов в Европе. Днем пароход стоял будто вымерший, вахтенный со скуки козы из носа доставал. А ночью по палубам скользили обмотанные рогожей ботинки, крепкие руки подавали ящики и начальственные голоса ругали кого-то во тьме, но эдак шепотом, с пониманием.