– Вы негодяй и вор!

Лемуан подобного отношения не терпел. Он сказал, что пан Лабуда надоел ему хуже клопов. Что он не консул, а дерьмо и за хамство Лемуан лично сдаст его в полицию вместе с его брюхатой бабой. Пусть судья разбирает, откуда у него консульская экзекватура.

Щеки псевдоконсула стали белыми, как рыбье брюхо.

– Здесь же посторонние! – сказал он, показав на Феликса Родионова.

– А мне дела нет! – рявкнул Поль Мари.

Застегнув пальто не на ту пуговицу, Лабуда пошел к двери:

– Это вам даром не пройдет!

– Сейчас утоплюсь от ужаса!

Лемуан еще долго чертыхался и негодовал, потом велел Феликсу катиться к чертовой матери и прийти завтра. Или вообще провалиться сквозь землю.

У вора есть шанс выйти из тюрьмы, у охранника, что сидит на жалованье, – нет шанса. Пройдет молодая жизнь в тюремных стенах – не воротишь.

Феликс брел, прихрамывая, по корявым улицам. Теребил в кармане полученные от Лемуана деньги. Никому твое геройство и честность не нужны. Будешь честным – будешь как Коллор: одинокий, гордый и подневольный. Всякая мразь, вроде Хью Уайера, в любой момент отправит тебя в Гонконг или еще куда подальше.

Будешь наглым и изворотливым – за одну ночь заработаешь тридцать долларов. А то бери выше: этот пан Лабуда на корабле был тише воды ниже травы. А гляди, как устроился: фальшивое консульство организовал, теперь пальто с тюленьим воротником носит.

Умберто однажды сказал:

– Сестренка мне пишет: «Ты в полиции служишь, ты такой смелый!» Ни черта! Не бояться смерти очень просто, а вот как не бояться жизни? Каждый день думаешь: «Вдруг уволят? Вдруг завтра Уайер вызовет к себе и наорет?» Смешно, да? А ты, Феликс, чего боишься?

– Что я не смогу.

Умберто, дурак, свел все на женщин:

– Тебе рано еще такого бояться.

Феликс не стал объяснять, что его до стылого ужаса пугает бессилие. Он поставил себя так, что другие люди решают, чем ему заниматься и сколько получать денег. Лемуан и Иржи небось никогда не сомневались: «А выйдет ли у меня?» Брали и делали.

Чем они лучше Феликса? Тем, что они пойдут сейчас заниматься своими делами, а Феликс пойдет охранять каторжников.

Он остановился посреди улицы. Не возьмешь судьбу в свои руки, не отважишься – будешь вечно сидеть в тюрьме и копить то на мотоциклетные очки, то еще на какую-нибудь дрянь.

Феликс развернулся и побежал в сторону участка. Вошел, поднялся по лестнице и, не слушая воплей секретаря, ввалился в кабинет к Хью Уайеру:

– У меня есть срочная информация. Консул Чехословакии является самозванцем.

В Берлине американский доллар стоил 4,2 триллиона немецких марок.

В Кантоне доктор Сунь Ятсен провозгласил три главных принципа своей политики: национализм, народовластие и народное благосостояние. Молодежь бурно ему рукоплескала.

В Шанхае Тамара Олман ждала Нину Васильевну Купину. Она приходила к ней, садилась в кресло и гладила свой живот – естественным и привычным, как дыхание, жестом. Смеялась над собой:

– Я пирожок с начинкой. Я фаршированная женщина.

Нина Васильевна обо всем забывала, все просыпала. Как знакомо! Во время беременности Тамара тоже уставала от того, что цветы ставила в вазу.

Бесконечные разговоры, чаи.

– Мне помогают, я делами вообще не занимаюсь, – говорила Нина Васильевна, отрезая от булки маковую верхушку (больше все равно не съесть). – А скольким женщинам никто не поможет? Беременная, не беременная – марш в поле работать. Ведь это ужас – в таком состоянии и за скотиной ходить, и белье стирать, и в огороде возиться. Как человечество не вымерло – непонятно.

Тамаре хотелось в магазины – выбирать приданое для младенца.

– Я поеду на Ятс-роуд, – сказала она Тони.

Он в ужас пришел:

– У тебя может смещение произойти!

Тамара надула губы:

– Я в этой комнате три года сижу!

Олман заказал особый паланкин, положил на сиденье яйцо и долго гонял носильщиков вокруг дома: яйцо не выпало и не разбилось.

Когда слуги в первый раз вынесли Тамару на улицу, шел снег. Она жмурилась и, смеясь, подставляла лицо низким тучам.

Англичане называли Ятс-роуд улицей тысяч ночнушек, американцы – Штановой аллеей.

– Едем к мистеру Букерсу! – кричала Тамара из своего паланкина. Шофер Нины кивал и двигался следом.

Тамара вплыла в лавку «Букерс и Ко». Хозяин кинулся ей навстречу:

– Миссис Олман! Это вы?! Господи, радость какая!

Атласные одеяла, пологи на кроватку, белье с нежной вышивкой – из монастырей Сиккавэя. Рожки для кормления, серебряные погремушки – тысячи прелестных вещей, при виде которых тает материнское сердце.

Нина потерянно ходила вокруг прилавков, кутала живот в лисью шубу:

– Не могу выбирать. Глаза разбегаются.

– Сидите и отдыхайте, – приказала Тамара. – Я сама.

Приказчики разложили перед ней кипы детского платья, но она не успела ничего посмотреть. Нина ахнула – подол ее платья был мокрым, на пол натекла неприличная лужа.

– Что это?

Сердце Тамары забилось.

– У вас воды отошли! Быстро в авто!

Добраться до дома они не успели. На углу Вэйхайвэй-роуд столкнулись два грузовика, движение остановилось, и полсотни автомобилей оказались в пробке. Девочка Нины родилась на заднем сиденье «форда». Шофер принимал роды, Тамара руководила из своего паланкина, носильщики гнали прочь любопытных.

Марта поместила объявление в газетах: «Всем любителям природы! Открывается клуб изучения ночных бабочек. Занятия ведет опытный специалист, мадам Марта Спенсер. Заседания проводятся каждый вечер с семи часов. Предоставляется отборный, здоровый материал для опытов. Также имеется буфет с выпивкой».

Клим сходил полюбоваться.

С «буфетом» Марта поскромничала: на первом этаже был устроен шикарный ресторан со сценой и площадкой для танцев. Девки отплясывали чарльстон – самый модный танец на пяти континентах. Брови выщипаны в прямую линию, краска на лицах как у японских гейш, чулки перекручены согласно моде.

– Нас уже пытались травить конкуренты, – сообщил Климу бармен. – Мы у них всю клиентуру перетянули. Три дня назад кто-то принес в зал мешок со змеями да и выпустил их под столом. Визгу было! А дела у нас идут прекрасно – с этим не поспоришь. Думаем в Кантоне филиал открыть – там американский флот стоит: очень выгодные клиенты.