– Да, папа тоже говорил, что Орлов боялся оставаться в Италии, поскольку негодование против отправки самозванки было сильным!

– Правильно сказал: Орлов беспокоился за свою жизнь и писал императрице о том, что негодующий люд требовал мести инициатору дела самозванки. Отомстить Екатерине было невозможно, а вот устранить её любимца, который никого не боялся и свободно раскатывал по Пизе и Ливорно, было делом не таким уж сложным. Орлов опасался, что его могут просто отравить, в чем беглые поляки и французы, шнырявшие по городам Италии, были большие мастера. Упрекнуть Алехана в трусости тогда были готовы многие, поскольку слава о его храбрости, независимости нрава, богатырской стати, его огромном богатстве и успехе у самых красивых женщин Европы не давала покоя в первую очередь французам. Я понимаю французов, не зря их называют «петухами», их литературный герой граф Монте-Кристо является лишь блеклым подобием реального исторического лица – графа Алексея Орлова. Французский дипломат Дюран пытался выразить общее мнение французов о нем: «У графа Алексея Орлова есть только сила, но нет мужества», но его предшественник, французский посол в Москве, писал в Париж другое, отмечая «мужество, честность и прямоту Алексея Орлова». Австрийский император, полагавший, что только он умеет определять людей с первого взгляда, после встречи с Орловым писал своему брату Леопольду: «Я нашел его таким, каким вы его описали – крутым, откровенным, но ограниченным». Русская княгиня Дашкова, которая всю жизнь недолюбливала Орлова, в разговоре с Дидро подчеркивала, что из всех братьев Орловых «balafré» («помеченный шрамом») – один из величайших разбойников на свете. А княгиня Загряжская считала его цареубийцей в душе. Она хорошо его знала и считала, что это у него вроде дурной привычки. «C’etait chez lui comme une mauvaise habitude», – неоднократно повторяла она, но почему-то всегда по-французски. Один из умнейших и хитрейших правителей тогдашней Европы, прусский король Фридрих II познакомившись с Алеханом, отписал секретную инструкцию своему послу в Петербург: «Если все братья похожи на командующего флотом, с которым я познакомился, это семейство весьма предприимчивое и способное на самые решительные поступки». Сам же Орлов в своих письмах императрице всегда сетовал на повышенный интерес к своей персоне не только со стороны влиятельнейших особ Европы, но и всех авантюристов, поскольку хоть и был богатейшим человеком Европы, сам любил авантюры и боялся, пожалуй, только одного – заболеть от скуки.

– А ты боишься заболеть от скуки? – вдруг спросила Клер, вперив в меня насмешливый взгляд.

– А ты? – сам не зная, почему, вопросом на вопрос ответил я.

Солнце клонилось к закату и почти касалось верхушки Монт Барон, когда Клер прекратила терзать меня своими вопросами. Я быстро отвёз её в Ниццу и высадил у центрального автовокзала, где она оставила свой велосипед. Я с улыбкой наблюдал, как она ловко оседлала своего железного коня и, подъехав к машине вплотную, жестом попросила приоткрыть окно.

– Ну, что? – со смехом спросила она, видя меня измочаленным, как после изнурительной тренировки, – расскажешь потом ещё что-нибудь такое об Орлове, – и, копируя, видимо, мою манеру изъясняться, несколько раз энергично согнула свое тонкое запястье.

Я отвел взгляд в сторону и ничего не ответил.

– Ты наверняка знаешь о нем такое, о чем интересно было бы…

Мой негодующий взгляд, брошенный в её сторону, совершенно её не задел. Наоборот, она продолжала чувствовать в себе превосходство неутомимой собеседницы.

– Детский сад! – тихо сказал я и, недовольно качнув головой, повернул ключ зажигания. Машина проснулась с легким рыком.

– Ну, и ладно! – Клер отправилась в сторону старой Ниццы, и, задрав узкий зад, быстро набирала скорость, виляя рулем.

Я же выключил мотор и через лобовое стекло стал любоваться багровым закатом. На заднем сиденье уже давно беззаботно похрапывал Мартин, задрав от удовольствия подрыгивавшие лапы вверх – точь-в-точь, как малый ребенок.

– Знаю ли я об этом Орлове что-нибудь такое? – я поправил зеркало заднего вида, заглянув себе в усталые глаза, полные безразличия и, улыбнувшись, снова завел машину.

Тоскана. г. Пиза. Июнь 1775 года.

Мария Морелли (Корилла), поэтесса, возлюбленная Алексея Орлова

Холодные шторма Лигурийского моря, слишком свирепые для тосканской весны, в 1775 году окончательно стихли только к началу лета, но сменивший их продолжительный штиль стал причиной небывалой жары на побережье. Если в Ливорно поутру было ещё прохладно, даже зябко, когда лёгкий ветерок задувал с моря, то здесь, в Пизе, было жарко. К полудню же воздух раскалялся настолько, что обширные покои прекрасного палаццо графа Орлова, обычно подолгу хранившие живительную прохладу свежего утра, превращались чуть ли не в парную. После ночных забав и обильных возлияний в резиденции герцога Флорентийского, что на набережной реки Арно, Алехан проснулся у себя поздно и ощутил, как на лбу проступил липкий пот. Поднимаясь с постели, граф протянул руку туда, где обычно лежали батистовые платочки, но, ничего не обнаружив, с силой потянул на себя край полотняной простыни и вытер пот с лица. По каменному полу возле кровати были небрежно разбросаны тонкие шелковые чулки черного и белого цвета с подвязками в бриллиантах, холодные лайковые перчатки, вышитый золотом кошелек, пара легких шелковых надеванных башмаков и батистовые красные платочки, что давеча искал граф. Лишь круглая белая дамская шляпа с черными перьями висела на прежнем месте. Опершись на дарованную императрицей трость, Алехан не без труда поднялся и, чуть кряхтя, прошел в соседнюю комнату, где на ажурном столике старинной работы стоял хрустальный сосуд со свежей водой. Он поднес кубок к губам и невольно улыбнулся, увидев своё отражение в зеркале, что висело на стене в красивой позолоченной раме: укороченные на французский манер ночные панталоны разошлись в промежной части по шву, и срамная плоть графа почти вся вывалилась наружу. Алехан переминался с ноги на ногу, ощущая нагими ступнями прохладу мраморного пола, и приглушенно посмеивался над собой, когда в проеме приоткрытой двери, что вела в его покои, появилась немолодая, но удивительно красивая и стройная итальянка с широкими крутыми бедрами и пышной, крепкой грудью. Она стояла, совершенно не стесняясь своей наготы, властно держа ухоженные руки на бедрах. Густые длинные волосы спадали на округлые белые плечи, а выразительные, немного косившие глаза были расширены от удивления. Она улыбнулась графу и, явно желая высказаться, несколько театрально протянула вперед правую руку ладонью вверх:

– Пробудился наконец. Боже, и об этом геркулесе британские газеты по сию пору продолжают писать восторженно! Воистину слава впереди тебя бежит, они же образ твой, граф, близким к совершенству принять готовы. Видели бы они теперь этого медведя!

Алехан подмигнул ей в ответ и, жадно опустошив сосуд, поставил пустой кубок на столик. Снова налил воды из серебряного ведерка, но пить не стал, а лишь смочил лоб и плечи влажной ладонью, да так обильно и неловко, что капли стали стекать на пол с отвислых складок живота, не попадая на панталоны.