Все жертвы вам скажут, что из такого испытания невозможно выйти без потерь. Сейчас Миле плохо. Ее повседневная жизнь полна проблем: ночные кошмары, уход от реальности. Она долгое время не решалась выйти из дому. Это нельзя назвать нормальной жизнью. Необходимо проникнуться ее страданием, однако есть и еще кое-что очень важное для Милы: я думаю, мы должны ей сказать, что не ей следует сгорать со стыда. Стыдиться должен ее насильник. Скажите ему об этом. И тогда, быть может, она сумеет возродиться к новой жизни. Понятно, что месье Фарель не способен поставить себя на ее место. Его мирок – малочисленная каста, члены которой уверены, что все им обязаны, что все им разрешено, потому что для них нет ничего невозможного. Долгие годы его отец злоупотреблял своим положением. Он сломал жизнь сыну и позволял себе унижать других. Он расценивает изнасилование как «какие-то несчастные двадцать минут», но хотя двадцать минут – это, наверное, совсем не долго, их вполне достаточно, чтобы разрушить, опустошить, уничтожить человека. Госпожа председатель суда, дамы и господа присяжные, мне неизвестно, осудите ли вы месье Фареля и какую меру наказания ему изберете, но одно мне совершенно ясно: ему хватило двадцати минут, чтобы приговорить Милу Визман к пожизненному сроку.

После небольшой паузы слово взял генеральный адвокат:

– «Я не уверена, что все это выдержу» – вот первые слова, произнесенные Милой Визман у этой трибуны. Ей было стыдно. Она боялась, что ей не поверят. Боялась, что не сможет сказать то, о чем говорить невозможно. Ей было страшно. Сначала это ужасное изнасилование, допросы в полиции, потом у следственного судьи, медицинское освидетельствование, а затем необходимость предстать перед судом присяжных, то есть перед вами, незнакомыми людьми, сторонними наблюдателями. Она боялась чужих взглядов, ехидных замечаний вроде: «Сама напросилась!» Произнесем это вслух: изнасилование – это убийство. И изнасилование мадемуазель Визман могло бы – мы хорошо это знаем – стать одним из девяноста процентов случаев изнасилований, о которых никто не узнает. Но Мила Визман преодолела себя, она подала заявление. Трудность этого дела состоит не в реальности фактов: никто не спорит с тем, что в ту ночь с одиннадцатого на двенадцатое января две тысячи шестнадцатого года между месье Фарелем и мадемуазель Визман имел место сексуальный контакт, – нет, главная проблема – личность обвиняемого и загадочная причина его действий. Существует Александр Фарель, прилежный студент, ранимый молодой человек, чуткий, не уверенный в себе, но есть и другой Александр Фарель, который может быть высокомерным, жестоким, властным, ревнивым. Почему однажды этот человек совершил преступление? В тот вечер это было возможно и просто, поэтому он его и совершил. Он совершил то, что можно назвать непреднамеренным преступлением.

Генеральный адвокат назвал Александра искренним.

– Я уверен, он умирает от страха при мысли, что может оказаться в тюрьме. Его жизнь теперь не та, что прежде, когда он преуспевал в учебе, был любим, строил планы на жизнь, но внезапно его внутренние барьеры рухнули. – Он обратился к присяжным: – Когда вы будете выносить приговор месье Фарелю, подумайте о том, как он будет возвращаться к обычной жизни. Каково будет этому человеку снова искать свое место в обществе? Но есть еще и жертва, которую застали врасплох, злоупотребив ее доверием. Во время процесса мадемуазель Визман много плакала, потому что тяжело вспоминать события, причинившие боль и продолжающие ее причинять. Но я уверен: она гораздо сильнее, чем ей кажется. Не сомневаюсь, что она делает первые шаги к прощению.

Мила повернулась к своим адвокатам и испуганно посмотрела на них: она перестала понимать, что происходит и почему генеральный адвокат, судя по всему, переметнулся в другой лагерь.

– Следствием установлено, что подсудимый один-единственный раз проявил сексуальную агрессию, и случилось это в ту злополучную ночь одиннадцатого января шестнадцатого года, – снова заговорил генеральный адвокат, затем обратился к обвиняемому: – Месье Фарель, у меня нет ни малейшего желания ломать вам жизнь. В глубине души вы сами знаете, что имело место изнасилование и что отныне есть «до» и есть «после». – Потом он опять повернулся к присяжным. – Я не стану просить вас, чтобы вы оставили его за решеткой. Я убежден в том, что он не представляет опасности для общества. Он виновен, но его виновность следует соизмерять с его личными качествами. Я не буду ходатайствовать о назначении наказания в виде тюремного заключения: у месье Фареля не наблюдается предпосылок к сексуальной агрессии, он ранее не привлекался к уголовной ответственности, прекрасно интегрирован в общественную и профессиональную среду, эксперты-психологи единодушно отрицают, что он может представлять какую бы то ни было угрозу и совершить преступное деяние.

Он попросил приговорить Александра к пяти годам заключения условно, то есть к максимальному условному сроку. Он напомнил, что это не подарок для обвиняемого: малейшее нарушение в течение этого срока автоматически приведет к отмене условного приговора, и Фарель немедленно отправится за решетку.

– Все эти пять лет у вас над головой будет висеть дамоклов меч. Вам не следует ни на минуту об этом забывать.

Судья согласилась снова ненадолго прервать заседание. Во время паузы расстроенные адвокаты Милы и ее группа поддержки пребывали в замешательстве. Адам не понимал, почему, признавая страдания его дочери, генеральный адвокат потребовал столь мягкого наказания для Александра. Мэтр Розенберг не скрывал разочарования. Он полагал, что процесс проигран.

Заседание возобновилось. Речь адвоката обвиняемого всегда была одним из самых запоминающихся моментов процесса, по традиции защита выступала в конце. Мэтр Селерье, несмотря на молодость, отличался солидностью и харизмой; он уверенной поступью подошел к трибуне: это был уже двенадцатый его процесс в суде присяжных. В зал набежали десятки журналистов. От выступления здесь, в великолепном зале Виктора Гюго, во многом зависело профессиональное будущее мэтра Селерье. Он набросал лишь несколько строчек и прихватил с собой развернутый план, но даже не заглянул в него.

– Госпожа председатель суда, господа присяжные, этот процесс прежде всего научил нас тому, что любой человек может однажды очутиться в незавидном положении. В жизни никому из нас не удастся уберечься от падений, от ошибочных суждений, и случается, в считанные секунды человек разрушает то, на что положил долгие годы. Происходит трагедия, и жизнь – ваша жизнь – в один миг летит под откос. Порой хватает сущего пустяка, чтобы все потерять. Вы думаете, с вами такое не может случиться? Ошибаетесь. Побывайте хотя бы на нескольких судебных заседаниях, и вы поймете: для этого довольно пустяка… Я не остался глух к страданиям истицы. Ни разу за время процесса я не усомнился в том, что мадемуазель Визман действительно страдает, и даже если я иногда задавал ей жесткие вопросы, то только потому, что адвокат не имеет права безропотно принять версию одной из сторон. Вы не можете безоговорочно согласиться с тем, как мадемуазель Визман воспринимает месье Фареля, хотя этому есть объяснение: она его совсем не знает. Здесь мы имеем дело не с одной, а с двумя правдами, с двумя разными мироощущениями, двумя разными точками зрения на одно и то же событие. Месье Фарель непрестанно во всеуслышание заявлял о своей невиновности, и потому я с чистой совестью намерен просить вас его оправдать.