Скажем честно: вы вправе ненавидеть месье Фареля. Вам может не нравиться его манера говорить, его блестящий ум – вы имеете на это право. Он, как говорится, представитель привилегированного сословия, ведет себя как мажор, с заметным чувством превосходства, вероятно присущим его касте. Он словно старается держать дистанцию и из-за этого кажется лукавым, неискренним, холодным, надменным, он как будто смотрит на вас свысока: такова его манера вести себя, выражать свои мысли, его способ существования, однако это не значит, что он не страдает. Да, согласен, он и вправду повел себя высокомерно, соглашаясь на навязанный ему «обряд посвящения», да, его поведение было вульгарно и непристойно, когда он говорил Миле Визман: «Отсоси мне, сучка!» Да, его стремление к высоким спортивным результатам отдает нарциссизмом, как и мания выкладывать свои фото в социальных сетях. Вам это, скорее всего, не нравится, и вы имеете на это право. Вы также имеете право осуждать его родителей с их стремлением все контролировать, с их жалкими грешками и тайнами, но нельзя доверять своим первым впечатлениям. Не полагайтесь на видимость. У Александра Фареля определенная манера говорить, потому что этот язык – это его мир, его сформировали книги, которые он прочитал. И пусть даже он виноват в том, что согласился на игру в «обряд посвящения» – это, конечно, прискорбно, – пусть он порой невыносим и совсем вам не нравится, но это еще не делает его виновным в изнасиловании, и единственный вопрос, который вам следует себе задать: действительно ли он насильно овладел Милой Визман, хотя знал, что она на это не согласна.

Мы никогда точно не узнаем, что произошло в той пристройке в ночь с одиннадцатого на двенадцатое января шестнадцатого года, между 23:20 и 00:05. Только им двоим это известно. Напрасно вы станете слушать показания свидетелей, их рассказы – все это из области предположений, фантазий, если не вымысла. Действительность всегда гораздо сложнее, чем нам видится. Впрочем, после чтения материалов дела и слушаний не вызывает ни малейших сомнений одно: что бы ни говорила мадемуазель Визман, никто не заставлял ее идти на вечеринку, пить, идти с Фарелем в пристройку для контейнеров, чтобы там покурить травку. Другое дело, что потом она об этом пожалела, однако в тот момент она этого хотела, она совершеннолетняя, у нее имеется опыт половой жизни. Итак, мы имеем обычный сексуальный контакт двух взрослых молодых людей. Ни разу Фарель не угрожал ей ножом. Он ей вообще ни разу не угрожал. Она сама сделала выбор и пошла с ним. И осталась. Сегодня мадемуазель Визман, разумеется, воспринимает и осмысляет произошедшее сквозь призму принуждения, так как в ультрарелигиозной иудейской среде, где она выросла, то, что имело место в помещении для контейнеров, – нерядовое событие. Прошло время, и случившееся стало казаться ей недопустимым, а месье Фарелю, общественному животному, привычному к подобным отношениям, к сексу на один вечер, – наоборот. У них разные предыстории. Они принадлежат к разным культурам и по-разному относятся к сексу. Между тем их различия нельзя назвать тотальными. Вы думаете, они такие разные, потому что он родом из мира богатых, а она – из менее состоятельной среды? Потому что он успешный, блестящий студент, а она не получила даже степень бакалавра, ведь так? А на самом деле у них две важные точки соприкосновения: оба боятся общественного осуждения, и у обоих испорчена жизнь. Как? Почему? В какой момент у них что-то пошло не так? Мы этого никогда не узнаем, но нам известна их нынешняя ситуация. Мадемуазель Визман стала изучать историю кино, она пытается начать новую жизнь. Месье Фарелю нанесла непоправимый ущерб широкая огласка этого дела, и он вынужден был под давлением окружающих бросить учебу в своей инженерной школе, не получил диплома и не смог обосноваться в Соединенных Штатах, чтобы получить там образование, как он хотел, ему пришлось уйти из Стэнфорда, мечты всей его жизни! У него нет девушки, он угодил в тюрьму, где его били и унижали другие заключенные, считавшие его «стеклорезом» – так в уголовном мире называют насильников, – он потерял все. Каждый день его оскорбляли и травили в социальных сетях, но скажем честно: это медийное судилище нельзя признать справедливым. Такое самочинное правосудие нам ни к чему. Вердикт соцсетей, опирающийся на злобные твиты и мстительные комментарии, нанес серьезный ущерб презумпции невиновности моего клиента, непоправимо испортив ему всю дальнейшую жизнь. Медийное правосудие вынесло приговор месье Фарелю. Ни один университет не желает его принимать, он не может зарегистрироваться ни в одной социальной сети, как это делают его сверстники, эта страница его жизни закрыта. Когда вбиваешь его имя в поисковике, первое слово, которое с ним ассоциируется, – «насильник». – Произнеся это слово, мэтр Селерье сделал паузу. Чувствовалось, что в зале нарастает напряжение. – Все, чего хочет мой подзащитный, – это снова начать нормальную жизнь, и я требую для него настоящего правосудия, – того, которое обеспечите ему вы. Вы здесь не для того, чтобы карать «свиней» – этим охотно займется твиттер, – но чтобы наказывать насильников и оправдывать невиновных. – Он спокойно выражал свое мнение, не спуская глаз с присяжных. – Никто не просит вас, – твердо продолжал он, – разбираться в горестях месье Фареля и мадемуазель Визман, нельзя, чтобы страдание, которое демонстрирует мадемуазель Визман, повлияло на вас. Мила Визман лгала во время слушаний, а ее ложь – заметьте, она прибегала к ней неоднократно – наносит вред Александру Фарелю. В Соединенных Штатах потерпевшая, единожды уличенная во лжи, немедленно лишается права на доверие к своим показаниям. В деле Доминика Стросс-Кана, как вы помните, прокуратура отказалась от обвинений против политика, поскольку горничная, которая заявила о том, что он ее изнасиловал, солгала, когда просила политического убежища в США. Во Франции система не столь беспощадна, и это замечательно. В данном процессе никто не собирается ни портить репутацию мадемуазель Визман, ни ставить под сомнение ее страдания, однако месье Фарель, что очень важно, всегда заявлял о своей невиновности, и сегодня моя единственная задача – убедить вас в его невиновности с точки зрения закона, а не морали. Речь не идет и о том, чтобы помешать мадемуазель Визман высказаться, тем более теперь, когда женщины наконец стали говорить более свободно, но это еще не причина для того, чтобы заткнуть рот защите, это не причина для того, чтобы запретить защищать людей, подвергшихся гонениям из-за подозрений в сексуальной агрессии.

Статья 222–23 Уголовного кодекса Французской Республики гласит, что изнасилование – это физическое проникновение, совершенное жестоко, внезапно, под угрозой или по принуждению. Что представляет собой принуждение? Это понятие совершенно определенное. Во время процесса много раз упоминалось, что он принудил ее сделать ему фелляцию. Также говорилось, что он лег на нее. Тот факт, что его тело лежало на теле партнерши, не может быть квалифицирован как принуждение: как можно заниматься любовью, не прижимаясь телом к телу партнера или партнерши? Что касается угроз, то их и в помине не было, сторона обвинения сама признала, что против жертвы нож не использовался. Другой факт, что соитие произошло в необычном, точнее, довольно мрачном месте, также не превращает сексуальный контакт в изнасилование. Кстати, просмотр порнографических фильмов тоже не делает из вас половых извращенцев. Несколько лет назад ученые из университета в Монреале не сумели провести сравнительное исследование мнений мужчин, никогда не смотревших порнофильмы, и мужчин – постоянных потребителей такого рода продукции. Причина неудачи проста и понятна: не нашлось ни одного мужчины, ни разу не смотревшего порнофильмы!