Я скажу Кэрри, чтобы она принесла тебе чашку кофе и что-нибудь поесть.

Подойдя к лестничной площадке, я окликнул Кэрри и попросил ее принести Римме шницель и кофе, потом зашел к себе и надел свой лучший костюм. Костюм был неважный, местами лоснился, но когда я причесался, начистил ботинки и вообще привел себя в порядок, вид у меня стал вполне приличный.

Затем я снова зашел к Римме. Она сидела на кровати, отпивая кофе, и, увидев меня, по привычке сморщила нос.

– О! Ты здорово выглядишь!

– Неважно, как я выгляжу. Давай, пой. Все, что угодно.

Римма уставилась на меня.

– Все, что угодно?

– Да. Пой.

Римма запела «Дым ест тебе глаза».

Она пела без всякого усилия. И снова при звуках ее чистого, сильного голоса я чувствовал озноб.

Я стоял и молча слушал, а когда она исполнила припев, остановил ее.

– Хорошо, хорошо, – сказал я с бьющимся сердцем. – Никуда не уходи. Я скоро вернусь.

Прыгая сразу через несколько ступенек, я сбежал по лестнице.

2

Особняк доктора Клинци стоял посреди большого красивого сада, обнесенного высокой стеной с острыми железными шипами.

Я пошел по длинной аллее. Мне потребовалось три-четыре минуты быстрой ходьбы, прежде чем я увидел дом, показавшийся мне голливудским вариантом дворца Медичи во Флоренции.

Около пятидесяти ступенек вели к большой террасе. В окнах верхнего этажа виднелись решетки.

И от самого особняка, и от сада веяло какой-то холодностью и отчужденностью. Казалось, даже розы и бегонии источают не аромат, а уныние.

Недалеко от аллеи, под тенью вязов сидели в креслах-колясках несколько человек, рядом хлопотали три или четыре сиделки в ослепительно белых халатах.

Я поднялся по ступенькам парадного и позвонил.

Через несколько секунд дверь открыл какой-то серый человек: у него были серые волосы, серые глаза, серый костюм и медлительные старческие манеры.

Я назвал себя.

Он молча провел меня по сверкающему паркету в небольшую комнату, где за письменным столом сидела и что-то писала карандашом изящная блондинка-медсестра.

– Мистер Гордон, – доложил серый человек.

Стоя позади, он с такой силой пододвинул стул, что мне волей-неволей пришлось сесть. Уходя, он осторожно, словно она была из хрупкого стекла, прикрыл за собой дверь.

Медсестра отложила в сторону карандаш и, печально улыбаясь одними глазами, мягко спросила:

– Да, мистер Гордон? Чем мы можем вам помочь?

– Я хочу переговорить с доктором Клинци об одном пациенте.

Медсестра взглянула на мой костюм.

– А кто ваш пациент, мистер Гордон?

– Я все расскажу доктору Клинци.

– Боюсь, доктор сейчас занят. Вы можете довериться мне. Решение о приеме зависит от меня.

– Очень мило с вашей стороны, но в данном случае речь идет об особом случае. Я хочу поговорить лично с доктором Клинци.

– Что за особый случай, мистер Гордон?

Чувствовалось, что мое объяснение никакого впечатления на нее не произвело. В ее глазах уже не было печали, они выражали просто скуку.

– Я антрепренер, а мой клиент – певица, и стоит очень дорого. Мне придется обратиться еще куда-нибудь, если я не смогу переговорить непосредственно с доктором Клинци.

Кажется, мои слова произвели впечатление. Медсестра задумалась.

– Если вы минуточку подождете, мистер Гордон, – сказала она, поднимаясь, – я выясню…

Она вышла из комнаты, но почти тут же вернулась и остановилась в открытых дверях.

– Прошу вас.

Я прошел в огромную комнату, заставленную современной мебелью. Здесь же стоял операционный стол, а за письменным столом у окна сидел человек в белом халате.

– Мистер Гордон?

Он произнес мою фамилию так, словно мое посещение доставило ему необыкновенную радость.

Человек поднялся. Это был мужчина лет тридцати, небольшого роста. У него были светлые курчавые волосы, серо-голубые глаза и мягкие, вкрадчивые манеры.

– Да, правильно. Доктор Клинци?

– Конечно. – Он жестом показал на стул. – Чем могу служить, мистер Гордон?

Я сел и подождал, пока уйдет сестра.

– У меня есть певица, которая вот уже три года принимает морфий, – начал я. – Мне нужно ее вылечить. Во сколько это обойдется?

Взгляд его серо-голубых глаз не был обнадеживающим.

– Мы берем пять тысяч долларов за курс лечения, мистер Гордон, гарантируя положительный исход. У нас есть все основания для такой гарантии.

Я глубоко вздохнул.

– За такие деньги вполне естественно ожидать положительного исхода.

Он печально улыбнулся. В этом заведении, видимо, все специализировались на чисто печальных улыбках.

– Вам, мистер Гордон, возможно, сумма покажется значительной, но наши пациенты принадлежат к высшим слоям общества.

– Сколько времени длится лечение?

– Все зависит от пациента. Примерно недель пять, а если мы имеем дело с очень трудным случаем – недель восемь, не больше.

– И результат гарантирован?

– Разумеется.

Я знал, что не найдется сумасшедшего, который одолжил бы мне пять тысяч долларов. У меня не было никакой возможности раздобыть такую сумму.

Я решил испытать, не клюнет ли он на мою приманку.

– Видите ли, доктор, это несколько больше того, что я в состоянии заплатить. Девушка обладает изумительным голосом. Если я смогу вылечить ее, она будет зарабатывать огромные деньги. А что, если вы согласитесь войти со мной в пай и получать процентов двадцать со всех ее гонораров впредь до выплаты пяти тысяч долларов? Затем вы получите еще три тысячи в качестве процентов.

Едва договорив, я понял, что допустил ошибку. Лицо Клинци стало равнодушным, в глазах появилось отсутствующее выражение.

– Мы не занимаемся такими делами, мистер Гордон. Моя лечебница переполнена. Плату за лечение мы всегда принимаем только наличными: три тысячи при поступлении больного и две – перед выходом из больницы.

– Но тут же совершенно особый случай…

Его палец с наманикюренным ногтем потянулся к кнопке звонка на письменном столе.

– Извините, но таковы наши условия.

Он с удовольствием нажал кнопку.

– Но если я все же достану денег, вы действительно гарантируете результаты?

– Результаты лечения? Конечно.

Он уже стоял. Открылась дверь, вплыла медсестра. Оба они опять печально улыбнулись мне.

– Если ваша клиентка, мистер Гордон, все же захочет лечиться, пожалуйста, поскорее известите нас. Желающих много, и не исключено, что нам будет трудно или даже невозможно принять ее.

– Спасибо. Буду иметь в виду.

Доктор Клинци подал мне холодную белую руку, словно оказывал величайшую милость, а затем медсестра проводила меня до двери.

По дороге в меблированные комнаты я обдумывал все сказанное доктором и впервые в жизни пожалел, что не располагаю хотя бы некоторой суммой денег. Но была ли у меня хоть тень надежды раздобыть где-нибудь нужные пять тысяч? Если бы я с помощью чуда достал их и заплатил за лечение Риммы, она, а вместе с ней и я вскоре оказались бы на вершине славы.