«В конце концов, пусть отрабатывают зарплату», – подумал он вяло.

В сущности, ничего такого особенного в этих яйцах нет, пришло ему в голову впервые с тех пор, как он в азарте пустился на поиски изделий Фаберже. Если разобраться, совершенно ничего особенного. Он знал в Италии ювелирные мастерские, где умели не хуже; он побывал клиентом нескольких, потому что еще не женился, а разным женщинам нравились разные украшения.

Тогда зачем он гонялся за яйцами, отсматривал видео разговоров с какими-то пидарасами из Нью – Йорка, нанял этих двух клоунов Штарка и Молинари? Дело в самой концепции, подумалось вдруг ему. Альфа – самцу всегда недостаточно комплекта, с которым он родился. Он должен доказать, что у него восемь, десять, одиннадцать – золотых, алмазных, покрытых эмалью… По – английски эту мысль даже и не выразишь нормально, думал Винник: там мужик с гордостью носит свои balls, а яичницу делают из eggs. Но инстинкт – он универсальный, он работает вне зависимости от языка. Зачем были нужны яйца Мэлколму Форбсу? Он нес какую-то околесицу – Винник выписал из Америки и прочел наивную цветную автобиографию Мэлколма – об исторической справедливости, о том, что частная собственность должна восторжествовать над коммунистической уравниловкой. Но не зря же он назвал свой самолет «Capitalist Tool», – ведь что значит на сленге слово tool? То самое, к чему в придачу полагаются яйца, – то, с чем, конечно, доктор Фрейд сравнил бы этот самолет, доживи он до 80-х.

Или вот цари, которые дарили яйца своим женщинам. Ну да, про религиозную традицию все понятно – Пасха и все такое. Но что сказал бы тот же самый доктор Фрейд про желание самодержца – слово-то какое, улыбнулся своим мыслям Винник, – одарить жену разукрашенными копиями державных яиц? Кажется, Арманд Хаммер тоже использовал яйца Фаберже, чтобы показать свою мужскую власть: нате, подержите.

Ну и кто у нас теперь главный альфа – самец? Винник неудержимо двигался к выводу, от которого в его положении никуда было не деться. Главный альфа – самец у нас даже не тот, кого так называют, не человечек на престоле. А го – су – дар – ство, которое человечек олицетворяет и которому на самом деле повинуется, потому что оно существует тысячу лет само по себе, воспроизводится, приспосабливается к обстоятельствам, если не может их искривить, требует любви и покорности, держит и меня, и всех вокруг за яйца, а еще сует под нос свои: смотрите, как блестят, слушайте, как звенят, дивитесь, какие сюрпризы внутри…

«Чему тогда удивляться, – сказал себе Винник. – Чему вообще тут удивляться. Я схватил двумя руками, да не удержал: они приделаны. Накрепко. Будет мне урок. Все-таки чего-то я не понимал до конца, в чем-то был конченым лохом. Но теперь, спасибо партии за это, наступила ясность полная и окончательная. Александр Иосифович Винник теперь досконально знает свое место, не первое и не последнее, не у параши и не у окошка с видом на…»

Бросив эту тоскливую мысль на полуслове, Винник заставил себя подняться, отворить дверь кабинета и крикнуть Гашпарову хриплым голосом:

– Колян, закрывай лавочку! Презентации не нужно, Госпромбанк пролонгировал кредит. Все по домам, завтра можете прийти попозже.

Аналитики секунд десять стояли с открытыми ртами, переглядываясь. Потом, словно подчиняясь чьему-то беззвучному приказу, повернулись к Виннику и зааплодировали. Председатель правления закрыл дверь и снова плюхнулся в кресло. Даже выпить не хочется, подумал он безнадежно.

Терлок, 1 апреля 2013 года

В половине девятого утра, в самом центре Терлока, перед зданием банка с зеленой вывеской было пустынно. Все-таки у этого города нет ни одной хорошей причины для существования, подумал Штарк.

Их с Рейесом разделили между двумя серыми «Фордами», но по дороге он все время видел вторую машину, так что генерал, выходило, все-таки решил пойти ему навстречу. «Это могло бы стать началом прекрасной дружбы», – вспомнилась Ивану цитата из старого фильма.

Когда они остановились напротив «Фармерс энд Мерчантс», Штарк открыл левую дверь – справа от него сидел старший, по-прежнему весь в черном – и сделал движение, чтобы вылезти. Провожатый удержал его за плечо.

– Ждите здесь.

– Ноги затекли. Подождем на улице, ладно?

Еще несколько секунд лапища старшего сжимала его плечо, затем хватка ослабла. Увидев Ивана и его конвойных, выбрались из второго «Форда» и остальные. Если бы эту группку заметили полицейские, они непременно подошли бы расспросить, что здесь делают эти высокие неместные парни, да и узнали бы наверняка сеньора Эдуардо Рейеса, разыскиваемого в связи с совершенным в его доме тройным убийством. Но полицейских поблизости не оказалось. Тишину пасмурного утра нарушали только проезжавшие мимо – куда-нибудь в другие, настоящие города, казалось Штарку, – машины.

Гусман дождался, пока группка немного рассредоточится, угрюмые «исследователи» закурят свои сигареты, а Штарк подойдет поближе к Рейесу. Откуда вынырнул черный «Навигатор», Иван даже не заметил – прятался между строений, что ли… Мексиканцы начали стрелять еще из машины. Лопнула витрина банка, посыпались стекла; Ивану захотелось закрыть уши от этого звона и треска, захотелось упасть на землю. Но он ничего этого не сделал – временный паралич пригвоздил Штарка к кусочку тротуара, на котором его застало начало стрельбы. Он увидел, как рухнул на землю старший, как двое других попытались занять позиции за машинами, на ходу выдергивая из-под мышек пистолеты… И как четвертый, тот, что привез сюда Ивана, отчаявшись спрятаться – промедлил мгновение, и вот уже поздно нырять за машину, – направил свой пистолет на Эдуардо. Глядя, как палец четвертого давит на спусковой крючок – все происходило бесконечно медленно, словно в воде, – Иван вдруг ощутил, что больше ничто его не сковывает; нет уже ни паралича, ни страха, ни шума, только какое-то подобие ваты в ушах. И шагнул вперед, выставив ладонь: идиотский миротворческий жест среди кровавых луж и битого стекла…

Терлок, 2 апреля 2013 года

– Ну, ты здоров спать, – сказал Молинари, увидев, что Иван открыл глаза. – Ты понял, что в нас с тобой стреляла одна и та же сволочь? С левой, а?

Ничего подобного Штарк, конечно, не понимал. Едва пошевелившись, он почувствовал такую сложную и разнообразную боль в правой стороне груди, что всякая охота двигаться и даже думать у него пропала.

– Я сразу понял, когда увидел, где у тебя дырка. Этот парень был левша, только у меня пуля прошла ниже и навылет. Я думал, ты везучий, но мне в этот раз больше повезло. Я на второй день уже выписался. Правда, далеко не уехал. Расскажешь, как ты меня вытащил?

– Длинная… история, – выговорил Иван.

– Да, я понимаю. Ужасно стыдно, что я так вляпался и подставил тебя. Ты… я знал, что ты крут, но такого не ожидал. Вот кому надо было в морской пехоте служить. Просто ближайший вербовочный пункт оказался от тебя далековато… Как, еще раз, называется твой родной город?

– Шадринск, – Молинари увидел, что Штарк пытается улыбнуться, и едва не прослезился.