— Что? — воинственно задираю подбородок. Если сейчас скажет, какую-нибудь чушь, встану и уйду. В другой конец комнаты.

— В рот возьми. Только не откуси, — не понимающе смотрю несколько секунд, потом смеюсь, качая головой.

— Шутить изволишь?

— Никак нет. Держу себя в руках, хотя терпение совсем на исходе, — гладит меня по голове, улыбается. — Ты мое чудо, — это произносит с такой нежностью в голосе, что я верю ему. Верю, что его чудо, персональное. Меня вновь заполняет до макушек то самое чувство необъятной любви, когда хочется дарить ласку, нежность, вызывать улыбку, раствориться без остатка в любимом человеке, ничего не требуя взамен.

Мне теперь не просто хочется, я упиваюсь сама тем, что могу подарить ему себя без остатка. Давид ненавязчиво помогает мне понять, что ему нравится, как ему хочется, не принуждая меня перепрыгивать через себя. Делая ему хорошо, я сама испытываю удовлетворение.

— Божечки, как же хорошо, — шепчу в губы мужа, когда он заполняет меня собой, предварительно вновь нацепив презерватив. Целует, прикусываю его нижнюю губу, обнимая ногами-руками его тело, скорей мешая, чем помогая ему двигаться.

— Давай ты сверху, — сказал и умудряется перевернуться на спину, не разъединяясь ни на секунду.

— Вау! — впечатлена его маневром и новым ощущением. — А вы, батенька, однако аз в плане секса, — ухмыляется, обхватывая мои груди.

— Давай, Аленушка, дерзай в своей любимой позе, вы так часто об этом говорили, пора продемонстрировать на деле.

— У меня слов на тебя нет, Давид, — опираюсь ладонями на его грудь, поднимая и опуская бедра. Все чувствует как-то по-другому. Более остро, более ярко. Я на взводе, чувствую приближающую волну цунами, то ускоряюсь, в попытке быстрее потонуть, то замедляюсь, надеясь, что вот-вот накроет, но не хватало какой-то малости. Давид сжимает мои груди, пропуская сквозь пальцы соски, закрываю глаза настроившись на одну волну. И вот…вот…шумит где-то рядом, ускоряюсь, но силы на исходе. Одна рука мужа опускается на низ живота, усиливает давление. Я впиваюсь ногтями в его грудь.

— Ах… — не кричу, а просто выдыхаю. Открываю глаза, все мутненько как-то, расплывчато. Пора наведаться к окулисту, что-то во время секса меня подводит зрение. Это не первый раз, между прочим.

Давид сжимает мои бедра, совершает несколько мощных выпадов, замирает, зажмурив глаза без звука. Хватка ослабевает, и я позволяю себе свалиться ему на грудь, заметив следы от своих ногтей. Целую отметины.

Несколько минут мы просто лежим, выравнивая дыхание. Теперь мне уже не так и неприятны неброские обои на стенах, и занавески на окнах миленькие. И солнце кажется появилось, по приезду его то чего-то не наблюдалось. Чувствую себя кошкой, тело тянется к ладони Давида, он поглаживает меня по спине.

— Что будем делать? — приподнимаю голову, трогаю его губы пальцами. — Через час опять повторим? Или сколько там нужно мужикам для восстановления? — молчит, губы застыли в какой-то блаженной полуулыбке, все так же лежит с закрытыми глазами, вырисовывая на моей коже какие-то узоры пальцем.

— Ты серьезно, что ли про двадцать четыре часа? Это сколько ты взял с собой пачек презервативов? Что-то не видела их в чемодане. Чего ты молчишь?

— Мне хорошо. И говорить совсем не хочется, — один глаз зажмурен, другой на меня смотрит. — Конечно, я преувеличил по поводу двадцать четыре часа. Секс хорошо, но не это главное.

— А что главное? — с замиранием сердца спрашиваю, по — глупому надеясь на признания.

— Я здесь, среди гор, мне впервые за последние полгода хорошо на душе, рядом ты, — разочарованно вздыхаю, так себе признание, хотелось бы более романтического. Кладу голову ему на грудь, дабы скрыть разобиженное самолюбие.

— Я ни с кем сюда не приезжал, — добавляет чуть позже, накрывая нас двоих одеялом. — Всегда один. Это мое убежище, все знают, что я еду в горы, но куда именно — никто.

— Это безрассудно! — возмущаюсь его безответственностью. — Я хоть и не родилась здесь, но наслышана, какие тут бывают различные чп. Ты и в этот раз не сказал, куда мы едем? — страшно. Я понимаю теперь, что на дорогу, по которой мы ехали, могли в любой момент упасть камни сверху, или земля под колесами машины могла внезапно стать подвижной. И вообще хочу домой, обратно.



— Я сказал бабушке.

— Хорошо, что хватило мозгов, — поднимаюсь, рассердившись, но Давид перехватывает меня за запястье, тянет обратно на себя.

— За последние десятилетия тут ничего не происходило. Вряд ли сейчас что-то случится.

— Это горы.

— Это мой дом, — вот так. Любишь горца, люби его родные края, без которых он не дышит. А то, что Давиду здесь хорошо, это видно невооруженным глазом, это чувствуется рядом с ним.

— Я постараюсь полюбить твой дом, — со вздохом произношу, он крепче прижимает к себе, поцеловав в макушку. Твой дом — должен стать моим.

* * *

Новизна от нового места у меня проходит через три дня, особенно если локация пребывания не меняется. Первые дни я визжала от радости, видя перед глазами величественные горы, впервые совершила долгую прогулку верхом на лошади, балдела от чистейшего горного воздуха. Три дня я вырубалась быстрее, чем голова касалась подушки. Потом я заскучала, но продолжала изображать восторг. Ради Давида. Он здесь совершенно другой. Расслабленный, улыбающийся, шутливый. А как он чувственно занимался со мной сексом, я готова была и дальше делать вид, что мне нравятся эти спартанские условия, простая еда, отсутствие интернета и красивая природа.

— Какие сейчас у нас планы? — выхожу во двор, заплетая волосы в косу. Судя по тому, что нам седлали лошадей, вновь едем кататься в горы. Давид оказывается превосходный наездник. Если я боялась даже рысью ездить на лошади, предпочитая спокойный шаг, то мой муж на вороном коне носился по местности, как угорелый. При чем, что животное, что он — выглядели довольными, пот с них тек в три ручья.

— Покатаемся возле гор, — подходит ко мне, застегивает куртку, улыбается. Господи, я так привыкла к этой улыбке, что не представляю, как буду потом жить без нее, когда мы вернемся домой.

— Может еще шапку на меня на тянешь, заботливый ты мой?

— Можно, сегодня прохладно, а я не хочу, чтобы ты заболела.

— Ты меня согреешь, если что, — откровенно намекаю на жаркие наши ночи, ухмыляется, прикасаясь костяшками к щеке.

— Обязательно, — чмокает в губы и отворачивается, направляясь к лошадям. Крепись, Алена, за эту неделю он намного больше к тебе прикасается, чем когда вы у бабули в доме или в Сочи. Ради вот этой ласки я молчу, не закатываю истерики из-за съедавшей меня скуки, реагирую на все с радостью, что он мне предлагает.

Мы не спеша выезжаем их поселка. Местные детишки провожают нас некоторое время, они любят издалека смотреть на меня. Я выделюсь внешностью, одеждой на фоне местного колорита.