–Увидишь…

–И люди другие?

–И люди.

–Когда что-то поделено на части это не может быть просто так…

–Всё не может быть просто так…

Художник подошёл к ней ближе и осмелился положить руку на талию. Стало теплее обоим, и она не отстранила бережной руки, хотя от неё задрожала, ощутила себя беззащитной.

–Вот бы взглянуть на другую половину города, – прошептал он ей зачарованно.

–Всё впереди, – ответила она с доверием. – Я не против и все города тебе показать, во всех есть чудеса кудесников искусства и не только мои, но и других людей.

Дарила словом надежду на общее будущее, даже на секунду взяла художника за руку, но отпустила

–Чтобы решить уравнение, тебе нужна лишь доля времени. В нём нужно найти выход, и ты его решил. Чтобы налюбоваться творением, тебе нужна вся жизнь. Где есть душа, там нет выхода.

От его откровений смутилась, и он решил разбавить черты её лица иными красками и воскликнул искренне:

–Мне нравятся твои творения, ты прекрасный художник…

–Хочешь увидеть весь рисунок? – спросила она интригующе.

–Хочу!

Взяла его за руку и повела по мосту, по стеклянным ступеням. Десять стуков сердца, двенадцать ступеней и вошли в туман.

Туман был не сухим, не влажным, а едким, как объедки былой пошлости. Видимость стала нулевой, и Анна крепче сжала его руку, уверенно ведя к середине моста.

Затем они остановились. Она сказала: «Смотри!», и он посмотрел. Ни вверх, ни вправо и не влево, а вниз, и узрел художник город Ирон с высоты птичьих полётов.

Эмоции были высоки, восторгались красотой, а разум старался всё вычислить.

Город был поделен не на две части, а на три, и виной всему её озеро. Оно формой одуванчика. Стебель поделил между собой две части города, а его продолжение взяло на себя третью, и расположило его вокруг себя.

Художник снял номер на той стороне, где дома и люди будущего, дом Анны занял своё место рядом с прошлыми веками. Не сложно догадаться, что третья часть города – это настоящее, и в нём не так уж интересно, потому что знаешь всё…

В одних домах свет горит и выбрал разную палитру, в других домах он погашен – не пугала тех людей ночь. Погашен там, где приютилось прошлое.

В одних домах тень вечности, в других оттенок хрупкости, бессилия. Где-то стены непробиваемые, где-то тонкие, как полотно.

«Как же это красиво!», – вслух подумал художник и наяву увидел душу города. Она была похожа на душу этой темноглазой девушки, несмотря на то, что вмещала в себя миллион других жизней, и Арлстау счёл это справедливым. «Она ведь рисовала это, другие лишь любовались!».

–Нет слов? – шепнула она.

–Ты лучший из художников… – промолвил он растерянно.

Хотел добавить «тайной организации», но счёл это бестактным. Так-то ему уже всё равно, что эта девушка, скорее всего, её представитель!. «Раз такие люди работают в ней, то я в организацию верю!», – поспешно сделал свой двусмысленный вывод.

–Мы все художники, мы все рисуем жизнь, – ответила она, и повела его на свою сторону города.

Для него это было символичным – словно так легко переманивают на другую сторону, а он, даже не сопротивляется, потому что создал в себе чувства к этой маленькой, но сильнейшей из всех, кого он встречал. Даже, казалось бы, вечный Иллиан перед ней, как букашка!

Не каждый владеет даром менять мир…

Мост был пройден, перед ними дома светлых тонов. Деревья на подбор – по одному критерию: красота.

Архитектура повторений прежних веков, дома не высоки, красивы, элегантны и светлы, но в них нет света, а скульптура – его любимое искусство. Представлял скульптора в двух случаях – смотрящего на камень, как на холст и сотворившего из камня чудо.

Здесь везде чудеса, потому что кто-то пожелал этим местам красоты, и пожелание сбылось.

Здесь фонари, как птицы, увидел их и проглотил язык – хотелось петь, не говорить, но петь всегда стеснялся.

Здесь тоже небо под ногами, но голубое, не смотря на ночь, а облака в нём густые и белые, не грозят градом и грозами, и звёзды чёрные, луна под магией затмения.

Художник от всего испытывал эмоции, но потрясение лишь от чёрных звёзд – в этом увидел какое-то предсказание, затем узрел в них испытание, потом ещё что-то, и все мысли били в точку, хоть и будут забыты, раз не записаны.

И не ясно, какая из сторон города – свет, а какая тьма. Да и зачем делить всё на свет и на тьму, раз они без друг друга не могут? Может, это, просто, неразделимая часть искусства.

Тем более, город поделен на три части, а не две. Значит, есть что-то в мире помимо тьмы и света…

До дома ещё не дошли, спустились вниз, под мост – ему снова повезло придерживать её за руку. Затем километр шли только по набережной. Ни одного человека на ней не встретили. «Странно…».

Она рассказала ему всё, что могла, о закрытых городах, о их особенных местах, где всё происходит иначе – не так, как мы привыкли видеть. Об этом боятся говорить, потому об этом никто и не знает, кроме тех, кто видел это собственными глазами.

–А как же космос? – нелепо спросил он.

–Была в нём, – ответила она интригующе. – Из него почти весь мир не видно.

–Как же так?

–Научились люди прятаться. Скрыли от глаз свои лица…

Шаги закончились, но «небо под ногами» продолжалось.

Озеро стало, как море – раскрылось перед ними, показало размах своих крыльев. Глядишь в него и не видишь краёв, хотя точно знаешь, что они есть, и вокруг них тот же город Ирон, но уже с другими людьми, которых узнавать художнику не интересно.

«На их набережной не оказалось «неба под ногами»!» – это единственная причина.

–Почему здесь фонари…

–В форме людей и волков? – не дала она ему закончить.

–Да.

–Птицы и змеи водятся в других местах.

–То есть, я выбрал змей? – с мягким сарказмом спросил он.

–Путь человека делится на три части, а у городов их много.

–А почему фонари не горят?

–В той части города живут и люди, и волки, им нужны лишь фонари, а не их свечение. Это наше настоящее

Художник задумался, но ничего не нашёл для ответа, кроме:

–Не думал, что такое возможно.

–Что именно?

–Так красиво рисовать города.

–Всего лишь, фантазия, – с улыбкой поскромничала она.

–Ты творишь всем миром и позволяешь людям заряжаться от себя,