убийственный. Художник не дрогнул от этой мрачной карты, но было в ней что-то сомнительное для него!

–Ты из тех людей, – начал Иллиан, с презрением глядя на карту, – кто говорит людям: «Ещё не вечер!», а позже с лёгкостью промолвит: «Прости, уже вечер прошёл!». Одному тебе быть всю долгую, сонную жизнь…

Иллиан молвил голосом, не желающим добра, и это встряхнуло художника. «Может быть, он и есть мой невидимый враг?», – раскинул мыслями он.

–Нет, я не буду один, – ответил спокойно, хотя в душе буря, в душе ураган. – Продолжай…

–Валет пик не король и не туз, у которых тысячи дорог. У тебя их, лишь две, но ты можешь ступать по обеим дорогам!

–Это как?

–В первой ты невидимый враг для самого себя! – воскликнул отчаянно, и художник поверил, очнулся от иллюзии, перевернул все значимые мысли, а Иллиан продолжил. – В первой дороге ты вор, ты мошенник, используешь всё, что вокруг тебя – и людей, и зверей, и искусство! Во второй дороге ты духовный правитель, искупитель грехов, кудесник правды! Для тебя правда важнее любой монеты, но правда губительна…

–Мне надо выбрать? – спросил художник всё также спокойно, без дрожи, без шорохов.

–Чаще всего надо пройти путь первого, чтобы познать себя второго и принести людям дар в виде прозрения! Главное, не задержаться на первой дороге. Это, как отношения с женщиной…

–В смысле? – не понял его художник лишь, потому что глаза собеседника горели, в них пылали ревность и злость.

–Любые отношения начинаются, либо поздно, либо рано, а вовремя и не бывает. Но лучше рано, чем поздно – хоть какой-то огонёк и нет шанса задержаться на первой дороге…

«Он пытается меня запутать!» – уверенно решил художник, не обратив внимание на присутствие логики в его словах.

–А знаешь почему у тебя такая жизнь? – с долей ехидства спросил Арлстау.

–Почему?

–Потому что ты не хочешь жить, ты устал от жизни. Когда человек намеренно вредит себе и своему здоровью, с каждым днём его жизнь лишь хуже, с каждым часом смерть откладывает его конец…

Следующие несколько дней художник больше проводил со своей избранницей Анной, а не с верным попутчиком Иллианом, которым был, мягко сказать, не доволен.

Изучал две половины города иными глазами, ведь всё в них виделось теперь иначе. Когда люди парами, мир выглядит краше. Третью половину города не трогал – в ней настоящее, а это не интересно, в ней волки, а волки это страшно.

Художник баловал Анну сладостями и цветами, улыбками и шутками, прикосновениями и объятиями, но губ её манящих не вкушал. Она была похожа на запретный плод, и для такого события, как поцелуй, он желал совершить для неё кое-что особенное, чего бы она никогда не посмела забыть, как бы не попыталась. Но примет ли она эту особенность или сбежит, содрогнувшись от неизведанного?!

Знал, что не оправдает ожиданий такой женщины, как бы не старался, но одновременно понимал, что может подарить ей то, что невозможно ожидать.

С ней он стал добрее, рассудительней и ответственней. По крайней мере, на встречи не опаздывал. У них появилась своя фишка, под названием «До сегодня!» – так они прощались, потому что момент прощания случался лишь после полуночи.

Она запоминала его спонтанности, старалась умилять каждым жестом, и это было в новинку для него. Обычно, красивые женщины никак не желают себя проявлять рядом с мужчиной, потому остаются лишь с теми, кто любит биться о глухие стены, с теми, с кем любовь невозможна.

Объяснение её поведения одно: «Её сердце широко, как море, а душа, как преданный причал. Если отдаёт, то без остатка; если забирает, то лишь самое ценное!».

Но было в ней и то, что далеко от понимания художника. Столько образов в ней, столько лиц, и все противоречат друг другу. Это, как сострадание перемешать с жестокостью и сделать из них одно целое.

–Невозможно!

–Вот и она человек, который не может быть возможен!

В ней была интрига!

Художнику не по душе девушки-интриганки, хотя многим нравятся такие. Но он видел в этом что-то ненастоящее. «Интрига это ведь игра, даже слова эти похожи!», но Анне суждено было стать исключением.

«Это мой неизведанный космос! Творца я прошу, чтобы было не поздно. В сердечке мороз и денёчек морозный, и как бы к земле не примёрз. Борюсь между теплом и холодом, в итоге выбирая тёплый лёд.». Просьбу Творцу можно объяснить лишь последним диалогом с Иллианом – не было бы его, не было бы и просьбы…

Сегодня скрипачи собрались в единую стаю с барабанщиками. Сегодня праздник, сегодня все безумны, и музыка завораживала, как мастер-кукловод. Каждый играл свою мелодию, и получалось волшебство. Весь город танцевал, и Арлстау с Анной тоже, хоть оба не любили танцевать. Они танцевали в сторонке, легонько прижимаясь телами друг к другу и были похожи на птиц, а не на жужжащих комаров.

Люди, как птицы. Одни воробышки, другие синицы, а есть и попугаи, запоминающие фразы, находящие способы их вовремя вставлять. Почему-то всех сильнее орёл, и даже ворон своей мудростью его сразить не сможет.

Во время танца чётче чуял аромат взаимности. Для Анны художник был родным, и в этом он не мог ошибиться. Есть музыка, под которую мечтаешь, есть музыка, которую поёшь, а под эту только танцевать и смотреть в глаза родному человеку. Раз танцует с ним, значит, близок он ей…

Ближе к вечеру ему пришло в голову, что многими мыслями, которыми он поделился с ней, она уже владела, словно слышала не впервые. Это было странно, от этого был немного уязвлён, но этой слабостью делиться не желал. Делиться хотелось другим, уж точно не подозрениями, которые умеют лишь рушить, а не созидать.

–В твоём сердце Бог оставил что-то, чтобы мне, наверно, показать. Самолёты ищут, где взлетать. Ты искатель искренней заботы! – сказал он ей зачем-то, когда ноги пришли к её дому.

«Почему заботы?» – задумалась она, но ответила:

–Красиво.

Сейчас она стояла в его тёмно-лиловом пиджаке, приобретённом сегодня среди роз и тюльпанов. Прильнула головою к груди, слушала стук переполненного сердца и искренне не желала отпускать художника до завтра. Какое бы счастье не приготовил он ей в завтрашнем дне, день сегодняшний выпустить из рук она была не готова. Ценила она каждый прожитый день, как никто другой, будто ей осталось не так много…

Он вдыхал её запах, аромат звёзд и космоса. Её кожа была пропитана этим городом, его цветами, фонарями, «небом под ногами», озером, что формой