По официальной версии, которую озвучили в своих воспоминаниях югославские коммунисты, в июне 1941 г. из Германии в Югославию перешел хорват Вячеслав Цветко (Флорес). Флорес вышел на связь с В. Поповичем, от которого получил приказ Тито — вернуться в Германию, собрать там югославских «испанцев» и организовать их возвращение на Родину. В то же время КПЮ организовала сеть перевалочных пунктов в НГХ для приема и размещения прибывающих. В своих воспоминаниях В. Попович утверждал, что Флорес смог «за короткое время организовать пункты в Десау, Эспенхайме, Битерфельде, Лейпциге и Граце… Он вступил в контакт с нашими товарищами, которые работали в районе Лейпцига и Берлина… И смог беспрепятственно перебросить несколькими группами к границе около 60 товарищей». Некоторые товарищи смогли и сами пробраться в Югославию. И все это, как настойчиво подчеркивал В. Попович, «без чьей-либо помощи». Таким образом, «Флорес и…остальные товарищи смогли убедиться в недостатках полицейского аппарата фашистской Германии»[564]. Иван Гошняк, прибывший в Югославию по тем же каналам, чувствовал неубедительность/необычность всей этой истории и в своих мемуарах писал, что вообще «тяжело объяснить», как вся эта авантюра получилась[565]. Не только переброска в Югославию, но и скрытое от гестапо обнаружение двух десятков «испанцев» в массе югославов, трудившихся в рейхе, походили бы на чудо, если бы его осуществили только Флорес и пара его коллег из КПЮ. Примера ради стоит отметить, что в 1939 г. в Германии работали около двадцати тысяч югославов, а в 1941 г. их численность резко возросла и составляла к концу 1942-го — началу 1943 г. свыше 185 тысяч рабочих[566].

Архивы определенных организаций в СССР, судя по всему, активно вовлеченных в осуществление этого «чуда», до сих пор закрыты. И тем не менее очевидно, что кто-то должен был помогать югославским кадрам, закаленным в горниле гражданской войны, попадать на Родину. Стоит отметить, что еще в тридцатые годы в СССР считали Югославию, с ее гористым рельефом и сложным переплетением межнациональных отношений, подходящим местом для партизанской войны, имевшей богатые традиции. По словам Старинова, вышедший в Москве сборник «Практика малой войны в оккупированной Сербии» был наряду с книгой Лоуренса «Война в пустыне» единственной посвященной иностранным некоммунистическим повстанцам книгой, использовавшейся для обучения партизанских кадров[567]. Косвенным подтверждением вмешательства советских спецслужб в концентрацию партизанских кадров в Югославии в доступных архивах могут быть лишь интересные характеристики типового образца, хранящиеся в личных делах большинства югославских «испанцев»[568]. Надо объяснить, что внутренняя структура личных дел такова, что каждое начинается с анкеты, автобиографии и характеристик. Новые анкеты и характеристики появлялись накануне назначения на новое место работы, причем на анкете обязательно указывалась цель ее составления (повышение, обучение, преподавательская работа и т. д.). Так вот, в личных делах югославских «испанцев» во второй половине 1940-го — в начале 1941 г. появились типовые характеристики для некой «внешней организации», отпечатанные на серой бумаге небольшого формата. Эти характеристики составлялись с упором на военно-политическую деятельность в ходе гражданской войны в Испании и хранятся в делах на В. Поповича, И. Хариша, И. Гошняка и многих других «испанцев» — будущих организаторов югославского партизанского движения, в том числе и в досье самого Флореса. Характеристики заверяли курировавший архив интербригад и доставивший его в Москву Эдуардо д’Онофрио (Эдо) и представитель КПЮ при ИККИ Велько Влахович (Власов).

Всего из Югославии или эмиграции в Испанию прибыли около 1700 человек, причем из СССР прибыли около 90 человек. Около 800 югославских интербигадовцев сложили свои головы на Пиренеях, 15 из них приехали в Испанию из СССР. Во Франции по окончании войны были интернированы около 500 человек. В 1941 г. удалось перебросить в Югославию около 250 югославских «испанцев», причем каждый пятый из них приехал в Испанию из СССР. На первый взгляд цифры не так велики. Однако практически во всех краевых штабах присутствовали ветераны-«испанцы», еще больше их было среди командиров и комиссаров партизанских отрядов, возникших в 1941 г. Кроме того, «испанцы» составляли кадры руководителей и инструкторов по диверсионной и разведывательной (контрразведывательной) деятельности. Первый командир 1 й пролетарской бригады и его заместитель, пять из девяти первых партизанских дивизий и первые два командира партизанских корпусов в 1942 г. также были «испанцами». В 1943 г. из семи командиров главных штабов трое были «испанцами». В 1944 г. из пяти руководителей главных штабов партизан четыре человека были «испанцами»[569].Хотя не каждый югославский интербригадовец, оказавшийся на Родине в 1941 г., получил специальную подготовку, большинство из них эту подготовку все-таки получили в СССР или в Испании, от советских инструкторов или югославов, обученных до этого советскими инструкторами.

Очень трудно точно оценить роль, которую партизанская подготовка в СССР и Испании сыграла в процессе созревания югославских партизанских кадров. Конечно же, местные обстоятельства и личные качества руководства КПЮ имели в развитии партизанского движения немалое значение. Активизации партизанской войны способствовали и сами оккупанты, а точнее, их хорватские помощники, проводившие в 1941–1942 гг. политику геноцида сербского населения. В результате до 1943 г. большинство партизан были сербами из Хорватии и входившей в НГХ Боснии. Партизанское движение на территории НГХ было самым мощным до осени 1944 г., и, по словам хорвата В. Бакарича, политического комиссара Главного партизанского штаба Хорватии, до конца 1942 г. «представляло собой сербское движение сопротивления»[570]. В этом смысле характерно донесение Тито о причинах поражения в Апрельской войне, прибывшее в ИККИ 28 июня 1941 г. В нем хорват Тито, хотя и не избавился от традиционного для Коминтерна поиска вины «великосербской буржуазии», честно отметил, что «…пятая колонна имела своих представителей в самых чувствительных местах. В отделах по снабжению армии сидели белогвардейцы и хорваты, которые действовали так, что снабжение все время прерывалось», а в то же время «…моральный дух солдат, а особенно сербов, был очень высок»[571]. Вероятно, в первый раз во внутренних отчетах о ситуации в Югославии появились положительные слова о сербах, а не о хорватах. Значение сербов как главных противников немецкой оккупации Югославии понимали и в Москве. Уже 22 июня 1941 г. в своей речи о нападении Германии на СССР, В.М. Молотов среди жертв немецкой экспанции упомянул только сербов[572]. В то же время федералистские и югославские идеалы КПЮ помогли партизанам стать куда более массовым движением, чем ЮВвО. Партизаны значительно расширили свои ряды в 1943 г., когда после переворота в Италии стало ясно, что Третий рейх, а значит, и НГХ осуждены на поражение.