– А у тебя что? Разделась догола и танцевала бурре[18]?

Она фыркнула.

– Если бы. Нет, я как-то пела на празднике в детстве. Ни в одну ноту не попала. Все смеялись. Дерьмовая из меня певица.

Соседи неодобрительно зацокали языками. Я сморщился.

– Да, знаю.

– Так. Что ты больше всего не любишь в людях?

– Сквернословие.

– А я – занудство. – Она усмехнулась. – Любимая еда?

– Оленина.

Она указала на свою пустую тарелку.

– Булочки в карамели. Кто твой лучший друг?

– Жан-Люк. А твой?

– Серьезно? – Ее улыбка померкла, и Лу посмотрела на меня с выражением, похожим на… жалость. Но нет, это точно не могла быть жалость. – Это… печально. А у меня – Бри.

Стараясь не обращать внимания на ее взгляд, я перебил Лу прежде, чем она успела задать следующий вопрос:

– В чем твой главный изъян?

Она засомневалась и опустила взгляд. Провела по дереву пальцем.

– Себялюбие.

– Гнев. Главный страх?

На этот раз она ответила сразу:

– Смерть.

Я нахмурился и потянулся взять ее за руку.

– В смерти нет ничего страшного, Лу.

Она посмотрела на меня непроницаемым взглядом сине-зеленых глаз.

– Неужели?

– Да. Если знать, что ждет после.

Она мрачно засмеялась и бросила мою руку.

– В том-то и беда, разве нет?

– Лу…

Она встала и приложила палец к моим губам, чтобы я замолчал. Я быстро заморгал, пытаясь не думать о том, какая сладкая у нее кожа.

– Давай больше не будем об этом. – Лу убрала палец. – Пойдем посмотрим на йольскую елку. Я видела, как ее ставят.

– Рождественскую, а не йольскую, – поправил я безотчетно.

Лу продолжала, будто и не слышала меня:

– Но сначала нам определенно стоит добыть тебе плащ или пальто. Точно не хочешь, чтобы я для тебя его стянула? Раз плюнуть. Даже цвет тебе выбрать разрешу.

– Я тебе не позволю ничего красть. Просто куплю себе пальто и все. – Я дал ей снова набросить мне на плечи плащ и завернул в него нас обоих. – И плащ для тебя тоже могу купить.

– Этот мне Бас купил!

– Вот именно. – Я повел Лу по улице к лавке портного. – Еще одна причина выбросить его на помойку, где ему самое место.

Через час мы вышли из лавки в новых одеяниях. Темно-синее шерстяное пальто с серебряными застежками для меня и белый бархатный плащ для Лу. Она стала спорить, когда увидела цену, но я настоял. Белый смотрелся изумительно на ее золотистой коже, и в кои-то веки Лу не стала надевать капюшон. Ее темные волосы развевались на ветру. Было очень красиво. Об этом я ей говорить не стал.

Голубка ворковала над нами, пока мы шли к центру города. Вокруг шел густой снег, и снежинки запутывались в волосах Лу, оседали на ее ресницах. Она подмигнула мне и поймала одну на язык. А потом еще одну, и еще. Вскоре она уже кружилась, пытаясь поймать их все сразу. Люди смотрели на нее, а ей было все равно. Я наблюдал за ней с невольным весельем.

– Давай, шасс, попробуй тоже! Они такие вкусные!

Я покачал головой, улыбаясь. Чем больше людей недовольно ворчали вокруг, тем громче она говорила. Тем безумнее двигалась. Тем шире улыбалась. Она наслаждалась их неодобрением.

Я покачал головой, и моя улыбка угасла.

– Не могу.

Лу обернулась ко мне и взяла меня за руки. Пальцы у нее были ледяные, как десять крошечных льдинок.

– Знаешь, не так уж страшно иногда просто хоть немного пожить.

– Лу, я шассер. – Я отстранил ее от себя, чувствуя укол сожаления. – Мы не можем вот так… резвиться.

Даже если хочется.

– А ты хоть пробовал?

– Нет, конечно.

– Может, стоило бы.

– Уже темнеет. Ты хочешь посмотреть на рождественскую елку или нет?

Лу показала мне язык.

– Скучное ты создание, шасс. Может, как раз порезвиться в снегу – именно то, что нужно тебе и всем остальным шассерам. Я слышала, это очень помогает расслабить булки.

Я нервно оглянулся. Двое прохожих неодобрительно посмотрели на нас. Я поймал Лу за руку, когда она обернулась ко мне.

– Пожалуйста, веди себя прилично.

– Ладно. – Она стряхнула снежинки с моих волос и разгладила морщинку у меня на переносице. – В дальнейшем я не буду поминать всуе задницу и все ее синонимы. Доволен?

– Лу!

Она усмехнулась.

– Как же легко тебя раздразнить. Давай уже пойдем смотреть на эту йольскую елку.

– Рождественскую.

– Без разницы. Идем?

Плащ делить нам уже не приходилось, но Лу все равно обвила меня руками за пояс. Досадливо качнув головой, я притянул ее ближе и не смог сдержать едва заметную улыбку.

Тем вечером в церкви нас поприветствовала мадемуазель Перро. Лицо ее было осунувшимся. Встревоженным. На меня она не обратила ни малейшего внимания – как и всегда – и сразу подошла к Лу.

– Что такое? – Лу нахмурилась и взяла ее за руки, скрытые под перчатками. – Что случилось?

– Берни, – тихо ответила мадемуазель Перро. Лу нахмурилась еще больше и вгляделась в ее лицо.

Я сжал плечо Лу.

– Кто такой Берни?

Мадемуазель Перро на меня даже не посмотрела. Но Лу – посмотрела.

– Мсье Бернар. – Ах да, тот больной, что пытается покончить с собой. Лу снова обернулась к мадемуазель Перро.

– Он… умер?

Глаза мадемуазель Перро блестели в свете свеч слишком ярко. Они были слишком влажны, полны непролитых слез. Я мысленно подготовился к неизбежному.

– Мы не знаем. Он исчез.

Здесь я уже не мог промолчать и шагнул вперед.

– Что значит исчез?

Она глубоко вдохнула, наконец соизволив посмотреть на меня.

– Исчез – значит исчез, капитан Диггори. Кровать пуста, цепи разорваны. Тела нигде нет.

– Тела нет? – Лу округлила глаза. – Значит… Значит, он не покончил с собой!

Мадемуазель Перро покачала головой. Мрачно.

– Это не значит ровным счетом ничего. Он мог уйти куда-нибудь подальше и сделать это. Пока не найдем тело, точно не узнаем.