— Я сожалею, Генри, — сказал он. — И хочу, чтобы ты знал об этом. — В глазах его прочиталось, что он мысленно оглядывается на все произошедшее. — Хотя, повторись все снова, вряд ли я поступил бы иначе. Прошу прощение за горе, которое это доставило тебе.

Мистер Себастиан помолчал, чтобы дать Генри возможность ответить. Но тот молчал.

— Так ты… хочешь знать, что случилось с Ханной?

На сей раз Генри ответил.

— Нет, — сказал он.

— Я с радостью расскажу тебе. Это не займет много времени.

— Нет.

— Прекрасно, — проговорил мистер Себастиан и пожал плечами.

Обвел глазами комнату, словно разговор несколько потерял для него интерес.

— Думаю, это в любом случае расстроило бы тебя. Другие девочки… я мог бы порассказать тебе о некоторых из них. Но в Ханне почти не было ничего особенного. За исключением, конечно, ее волос. У нее были прекраснейшие волосы, не так ли?

Генри помнил ее волосы. Мысль о них и о том, что мистер Себастиан прикасался к ним, была мучительной. Он заранее знал, что это будет мучительно — для них обоих, — но не так же скоро, не сейчас и не из-за воспоминаний. Генри чувствовал, что его грудь разрывает изнутри. Потом все чувства в нем заглохли. В руке появился нож. Лицо мистера Себастиана не дрогнуло. Возмездие было бы куда слаще, если бы он удивился, но нет, в выражении его лица ничего не изменилось. «Подумай о Ханне!» — сказал Генри. И со всем своим мастерством и ненавистью, двумя вещами, которые он развивал всю жизнь, Генри метнул нож. Крутясь в воздухе, нож неуловимо для глаз пролетел через комнату и впился бы в стену напротив, не встреть на пути сердце Себастиана. Мастерский бросок. Красивый, как красиво все совершенное, даже смерть. После стольких часов и лет это заняло меньше секунды. Рана сомкнулась вокруг лезвия, и крови почти не было; Себастиан казался спокойным. Посмотрел на нож, потом на Генри и улыбнулся.

— Ты был хорошим учеником, — сказал он, в последний раз читая мысли Генри. — Лучшим.

И умер.

Генри входил в дом белым, ушел же из него черным — и таким остался до конца жизни.

* * *

Большинство тех, кто становится частным детективом, делают это после долгой службы в полицейском управлении или в каком-нибудь другом правительственном органе. Но меня рано привлекла эта профессия, и я не представлял себя никем другим. Я любил школу. Пока я рос, все, чего мне хотелось, это учиться, читать, постигать. Родители задавались вопросом, что со мной станет, а я — что с ними стало. Я видел на их примере и на примере других знакомых взрослых, что, как только мальчишка становится мужчиной, поиск истины, по большей части, прекращается. Только ученые всю свою жизнь мучаются всяческими проблемами, что-то изучают, открывают новое. Основную же массу людей, а я больше всего боялся принадлежать к массе, все это просто перестает интересовать, и они живут в счастливом неведении относительно окружающего мира, окружающих людей, даже собственных мужей и жен, остающихся для них тайной за семью печатями. Вот почему я стал детективом. Я неизменно любопытен, пытлив. Постоянно разбираюсь с какими-то загадками. Истина сама по себе несет некое освобождение. Для меня новость — благо, даже плохая новость.

Я сказал Генри, что не в моей власти арестовать его. Посоветовал не сбегать. Возможно, скоро явится блюститель закона и заберет его в тюрьму. Все зависит от определенных вещей, сказал я. Генри пожал плечами. Он был готов ко всему.

Я ничего не сказал ему о Ханне. Не сказал, что сестра, которую он считал умершей, жива и находится в двухстах милях. Надо было сказать, но я этого не сделал и в то время не знал почему.

* * *

Я предварительно позвонил, потому что она просила предупреждать о приезде. Она ответила, что сейчас не лучшее время для встречи, но, когда я сообщил, что есть новости, помолчала секунду и велела приезжать побыстрей. Я заподозрил, что скоро должен вернуться муж, а она продолжала держать все в тайне. Семья — превосходная вещь.

Она открыла мне, держа на руках малыша. Тот подозрительно посмотрел на меня. Ханна улыбнулась и пригласила меня войти.

Глянула мне через плечо:

— Вы оставили машину у дома.

— Я быстро, — сказал я.

Хотя не знал, насколько задержусь. Главное, уверенный вид, и тогда люди обычно верят тебе. Ты даже можешь и сам поверить в то, что говоришь.

Мы уселись в те же кресла, что при первой встрече. Возле кресла Ханны стояла колыбелька, а так ничего не изменилось.

— Вы говорили, что есть новости.

— Разве?

Наверно, я был не слишком любезен, но я никогда не бываю любезным с человеком, когда узнаю, что он лгал мне. Когда я узнаю, что человек лгал мне, я становлюсь больше похож на того, каким меня хотят видеть. Богартом. Марлоу. Крутым парнем. Жестким и немногословным. Со своим моральным кодексом. Способным сломать руку человеку, чтобы добиться от него необходимой информации. А все потому, что с самого начала не получил того, о чем просил. Ведь просто, право же. Все, что я хотел, это правды.

— Пожалуйста! Расскажите.

— Я провел небольшое расследование, Ханна.

— Разумеется. Это ваша работа. Для того я вас и нанимала.

— Я имею в виду расследование, касающееся вас.

Она слегка отодвинулась. Недалеко, но все же.

— Меня? Серьезно?

Она могла бы с таким же успехом спросить: «Чего ради?» Глаза ее удивленно округлились. Я холодно взглянул на нее:

— Почему вы не рассказали мне?

Она пересадила малыша на другое колено.

— Извините, не рассказала о чем?

— О том, что произошло. О том, что произошло на деле. Вы рассказали, что были разлучены с семьей в детстве. Но не о том, как это произошло.

— Как?

Я сверлил ее взглядом, пока она не сдалась.

— Я не думала, что это важно, — сказала она.

Еще одна ложь. Которая не могла быть более явной, даже если б размахивала флагом с надписью «Я — ЛОЖЬ».

— Для того, что просила вас сделать.

— В том-то и дело. Я решаю, что важно, а что нет. Девочка похищена, пропала, считается мертвой, но через двадцать, даже больше лет объявляется в Конкорд-Хайтс, где живет себе припеваючи и не пытается вернуться в родную семью? Я не Эйнштейн, но нахожу это важным.

Я бросил на кофейный столик газетную вырезку. Я получил ее от старого приятеля в «Ассошиэйтед пресс», который был у меня в долгу. Там была изложена вся история, все, как рассказывал Генри. И отель назван, и город. И о странном человеке говорилось. Об исчезновении. Обо всем.

Но она не взяла в руки вырезку. Она даже не взглянула на нее. Это ей было не нужно, потому что она и так знала, что в ней.