И даже лучше, коли вначале Беляна его уломает – за старостой и остальные потянутся. Так что жди, Анна Павловна! Сами бабы нам эту проволоку принесут и еще кланяться станут, чтоб взяли! Дай только мне до Ратного добраться…

И впрямь, через несколько дней принаряженная Верка отправилась рано утром в Ратное. На ней красовался новый дорогой платок, сколотый под подбородком той самой бабочкой, светящейся серебряными искрами то ли от лучей неяркого утреннего осеннего солнца, то ли от пышущего в глазах Говорухи пламени, предвещающего нелегкие времена всем ее соперницам у колодца.

Анна поглядывала на разошедшуюся Верку с некоторой тревогой: похоже, от внезапно открывшихся радужных перспектив ту начало разгонять по кочкам и местами заносить.

«Ну, тут главная надежда на Макара: спокойный-то он спокойный, а жену в разум, если что, приведет быстренько. Хотя пока что все Веркины взбрыки идут на пользу делу, а там… Там посмотрим».

Говоруха воротилась из Ратного невероятно довольная собой и только глаза закатывала, когда рассказывала, как все село к ней сбежалось, да как снохи зеленели от зависти и чуть не в ногах валялись, упрашивая зла не поминать да не забывать их – не чужие же. Впрочем, присказку про снох можно было спокойно пропускать мимо ушей: это у Верки была тема вечная и всем давно набившая оскомину. …Как за её телегой чуть не до самых ворот, когда она уезжала, бежали бабы и совали в руки проволоку, да она сама брать не стала – велела с Анной договариваться.

Разумеется, зная Верку и ее недюжинные способности приукрашивать события, Анна не слишком-то поверила всему, что та наговорила. Но баб, похоже, новые украшения и впрямь впечатлили, и по Ратному потянулся слух о небывалом умении мальчишки-златокузнеца.

Те жёны, у кого мужья по какой-то причине не ушли с сотней в поход, сунулись было к ним за разрешением использовать часть серебряной проволоки, которая – надо же! – оказалась вовсе не безделицей, но мужи, как им и положено, от бабьей блажи отмахнулись. Поэтому первым сокрушительное воздействие этого слуха на ратнинцев и серьёзность их намерений неожиданно для Анны подтвердил не кто-нибудь, а старшина плотников, Сучок. Вернувшись в очередной раз от Алены, он пришел к боярыне и с несвойственным ему смущением попросил:

– Того… Этого… Бабочку в завитушках, короче. Или на что хватит. Алена кланялась и просила ей, значит, заказать… Передала все, как сказали – один к пяти чтобы, – и протянул моточек серебряной проволоки, видимо, доставшийся его зазнобе на долю вдовы ратника.

А еще через пару дней заявилась Тонька Лепеха. Уж как она со свекровью договорилась – бог весть. Может быть, та и вправду сама обеспокоилась судьбой внучки. На этот раз Антонина была тиха и скромна, аки голубица. Впрочем, сильное влияние на нее оказала встреча с родной дочерью. Подъехав к берегу, баба окликнула стоящих на том берегу в карауле девок, сразу приметив среди них возвышающуюся надо всеми голову Млавы. А та в ответ, вместо того, чтобы кинуться отвязывать паром, рявкнула на всю реку:

– Без приказа дежурного наставника не положено, маманя! Жди, ща вестового пошлю!

Когда, наконец, Антонина перебралась через реку к воротам крепости, рассмотрела свое чадушко поближе и кинулась к ней, то получила потрясение не менее сильное. Млава, похудевшая почти вполовину – только коса и глаза остались! – в воинском шлеме и с самострелом наперевес похожая на поляницу, категорически воспротивилась объятиям расчувствовавшейся родительницы и пояснила извиняющимся тоном:

– На карауле я, маманя. Не положено… Вот сменюсь, тогда можно.

Анне, принявшей ее в своем «кабинете», Антонина начала кланяться еще от порога, прося не гневаться за то, что нарушила ее приказ. Но ведь дело-то отлагательств не потерпит, и так боялась опоздать, а Луки нет, и когда явятся – неведомо. И вообще, она не сама, её свекровь послала. Если что, так она сразу и уедет.

Выдохнув эту тираду, она бережно развязала привезенный узелок с серебряной проволокой и просила не забыть ее сиротинушку Млавушку и сделать ей в приданное чудные украшения, которых, де, и княгини не носят (тут, вероятно, сказался Веркин безудержный треп у колодца), а она, Антонина, если что еще надо – отдарится. И заплатит, если серебра мало окажется или там каменья потребуются, но это уж когда Лука вернется – пока вот только проволока из вдовьей доли…

В результате это посещение крепости оказалось для Тоньки, не в пример прошлому разу, гораздо приятней. Во-первых, ей отвели горницу в девичьей, освободившейся после переезда девиц в терем – для отдыха и ожидания дочери, во-вторых, накормили в кухне Плавиной стряпней вместе со всеми, а в-третьих, позволили Млаве провести почти полдня с матерью, которую она не видела с того самого памятного всей крепости приезда «с гостинцами».

Уезжала расчувствовавшаяся Антонина, утирая счастливые слезы и беспрестанно крестясь и кланяясь всем встречным наставникам, с благодарностью за добро и ласку. Даже Гаркуну, попавшемуся ей на дороге, поклонилась, чем ввергла того в легкую оторопь. Недавний язычник еще не слишком разбирался в тонкостях новой веры и потому, после некоторых раздумий, похоже, принял это как некий неизвестный ему христианский обычай: почесав в затылке, поклонился и перекрестился в ответ. А потом перекрестил еще и Тоньку – на всякий случай.

А еще спустя несколько дней в крепость явился Аристарх. С непонятной усмешкой оглядел встретившую его у ворот Анну и кивнул, здороваясь:

– А ну-ка, боярыня, покажи мне своего найденыша, а то он у нас всех баб так перебаламутил, что никакого сладу нет. Да, и вели позвать сюда Арину и Верку с Макаром. И бирюльку эту пусть захватит, будь она неладна.

Анна уже давно не пыталась наперед угадывать, чего ждать от старосты; вот и сейчас пойди его пойми – сердится он или одобряет. Но, похоже, Верка и впрямь своей бабочкой немалый переполох там устроила, раз сам пожаловал.

Тем временем Аристарх неспешно направился в сторону кузни. Анне только и оставалось, что следовать за ним и маяться нехорошими предчувствиями.

«Дорогу-то старый хрен и без меня знает, а туда же – веди, боярыня… Ох, не заказ Тимке сделать приехал! Не с моим счастьем…»

– Ну, здрав будь, Тимка Кузнечик. Гляжу, совсем ты тут обжился, – добродушно прогудел от порога староста, еле протиснувшись в дверь кузни.

Тимка не сразу разглядел на свет, кто это лезет к нему в кузню, как медведь в берлогу, и только по голосу узнал гостя, радостно откликнувшись в ответ на приветствие.

– Здрав будь и ты, дядька Аристарх!

Анна не заходила в кузню с того самого дня, когда ее позвала сюда Елька посмотреть на бабочку, и теперь с удивлением обнаружила, что Кузнечик работал не один. Хотя она и помнила разговор про помощников, но не ожидала, что ими окажутся двое увечных отроков. У одного из них не сгибалась нога – хуже, чем у Макара, так что парень ходил с трудом. У второго и вовсе одного глаза не было – вытек. Оба они сидели у окна за столом, которого Анна раньше в кузне не видела, и что-то там делали. При появлении гостей отроки оторвались от своей работы, поднялись, чтобы поклониться пришедшим – еще бы, сам староста к ним пожаловал! И боярыня вместе с ним.