– Ага, понятно. Ты мне – тоже, – отвечает она.

– Что тут такое? – это пришел Смитти и встал в дверях. – Муктада, что у вас тут такое? А вы, барышня, кто такая?

– Я уже ухожу, – говорит Ниа.

– Вы же к Крэйгу пришли, да?

– Больше не приду.

– Что у вас тут произошло?

– Ничего, – говорит Муктада. – Все замечательно. – Он отступает в сторону и, повернувшись ко мне, как я понимаю, подмигивает, по крайней мере, он так думает.

– Да, никаких проблем, – подтверждаю я. – Просто Муктада вошел и удивился, что у нас гостья.

– Ну и правильно, – говорит Смитти. – В комнаты посетителей водить запрещено. Чтобы больше этого не повторялось, договорились?

– Конечно.

– Ага, потому что ты меня больше не увидишь, – говорит Ниа, уходящая под неодобрительный взгляд Смитти, пожимающего плечами.

– Так-то лучше, – говорит он вслед гулко топающей по коридору Ниа. – И не забудьте отметиться на выходе.

– Что это на ней, Крэйг? Что за девушка носит такое… барахло?

Ниа поворачивается и жестами показывает на коридор, будто она тут хозяйка.

– Потише, тукан, – орет откуда-то Президент Армелио. Ниа разворачивается, а потом уходит, уже не оглядываясь.

– Да, ничего красотка, – говорит Смитти. – Ну что, парни, значит, все путем?

– Да, – киваем мы с Муктадой дружно, как дошколята.

– Чтобы больше такого не было, Крэйг.

– Я понял.

– А иначе тебе придется тут задержаться, – говорит Смитти и выходит.

Муктада выжидает, пока он отойдет подальше, и поворачивается ко мне:

– Извини, Крэйг, но к сексу я отношусь очень серьезно.

– Да ничего, я понимаю. Ты правильно сделал.

– То есть у тебя не будет из-за этого неприятностей?

– Нет, все хорошо. Ты отлично все разрулил, чувак.

Я поднимаю руку и хочу хлопнуть его по плечу, но он думает, что будет рукопожатие, и я перехватываю инициативу и обращаю все в объятия, в запашистые такие крепкие объятия. Очки Муктады шмякаются о меня.

– Я ходил поискать египетскую музыку, но у них тут такой нет, – говорит он. – Твоя идея хорошая, но тут нет. Я отдыхать теперь.

Он ложится на кровать, подтыкает простыни и, приняв позу эмбриона, смотрит сквозь меня.

Поворачиваю голову к двери, а там стоит Ноэль, ее зеленые глаза широко раскрыты.

Я бросаюсь к ней, но она тут же уносится в свою комнату и захлопывает за собой дверь. Подбежав к двери, я стучу и стучу, но ответа нет, я не перестаю барабанить, пока мимо не проходит сердито на меня глядящий Смитти.

Поднимаю голову и вижу, что уже пять часов. Эх, два часа до нашего свидания.

– На этот раз вопросов будет немного, – говорит Ноэль.

Ровно в семь она подошла своей торопливой походкой, а я уже ждал на стуле, который я, пожалуй, могу назвать моим стулом для бесед, ведь скольких людей я на нем принял. Интересно, что еще происходило с этим стулом: наверное, кто-то в него выпускал газы, кто-то лизал, или бился о него головой, или ерзал по нему, неся какую-нибудь белиберду. Мне нравится сидеть на стуле, у которого есть история.

Я уже не надеялся, что Ноэль появится, так что даже не хотел идти, но потом решил, что лучше я приду, чем буду потом сожалеть. С сожалениями покончено – они для неудачников. Когда я выйду отсюда в мир и вдруг начну о чем-то сокрушаться, то сразу себе напомню: что бы я ни сделал, это не изменит того, что я лежал в психиатрической больнице. Больший повод для сожаления и выдумать трудно, а ведь не так уж мне и плохо.

Похоже, Ноэль ждет, что я что-то скажу, но я просто обалдел от ее вида. На ней новая одежда: облегающие синие джинсы с такой угрожающе низкой посадкой, что из них выглядывает белье. Я почти не мигая смотрю на этот выглядывающий кусочек – что там? розовые звездочки? девчонки носят такое? – потом мой взгляд скользит по мягким изгибам живота к обтягивающей футболке, подвернутой с какой-то мистической женской притягательностью, и читаю надпись: «Я НЕНАВИЖУ МАЛЬЧИШЕК». Поверх футболки – обрамленное белыми волосами лицо с выделяющимися на нем порезами.

Да что такое, девушки что, сговорились приходить ко мне в самой сексуальной одежде?

– Э… почему ты надела такую футболку? – спрашиваю я. – Это что, сообщение для меня?

– Нет. Я ненавижу мальчишек, а не тебя конкретно. Почему они все такие заносчивые?

– Ну… – раздумываю я. – Ответить тебе честно?

А подкрепившись, мой мозг еще на кое-что способен, башка варит прямо как раньше. Бублики, курица, суп и сахар пошли на пользу.

– Нет, Крэйг, я жду от тебя жирной, сладкой лжи, – говорит она, вращая глазами, и я представляю, что синхронно с ними вращаются и груди. Ох уж эти девичьи груди!

– А, стой, ты забыла задать вопрос! – сообщаю я с самодовольной ухмылкой. – У тебя одно очко.

– Мы уже не играем, Крэйг. Я собиралась, но сейчас я в бешенстве.

– А, ну ладно, тогда… – Я пытаюсь поддержать разговор: – Так о чем мы там говорили?

– Почему все парни такие заносчивые?

– А, да. Ну это, наверное, потому что в этом мире нам немного… нам проще, чем девушкам. А еще мы склонны думать, что мир устроен под нас и что мы, ну, вроде как венец всего, что было до нас. С самого рождения нам внушают, что немножко гонора не повредит, «иметь яйца» – так это называют, и считается, что это хорошо, отсюда мы такого и набираемся.

– Ну надо же, ты и правда честно ответил, – говорит она, присаживаясь на стул. – Честный засранец.

«Ура! Она остается!» – ликую я, а она продолжает:

– Что это была за девица?

– Одна знакомая.

– Ничего, симпатичная. – Поразительно, как девушки отвешивают комплимент другой так, что он звучит как самое испепеляющее оскорбление. – Она твоя девушка?

– Нет. У меня нет девушки. И не было.

– Значит, ты просто с ней чуть не перепихнулся в комнате?

– А ты, значит, видела.

– Да, я видела все, начиная от вашей встречи тут и заканчивая тем, что было в комнате.

– Ты что, следила за мной?

– А что, нельзя?

– Да нет…

– А, тебе не понравилось?

Она наклоняется вперед и, взбив прическу попышнее, тянет кукольным голоском Малютки Бо-Пип:

– Большому мужественному Крэйгу не понравилось, что маленькая бедная девочка преследует его в психушке?

– Это не психушка, а психиатрический госпиталь, – назидательно говорю я, а сам думаю: «Мне очень-очень нравится, что ты везде за мной ходишь, – это прямо круто».