— Значит, ты рада, что избавилась от всего этого, — сказала Карин.

— Ужасно рада. Это была какая-то бесконечная путаница.

— А ты не скучаешь по Дереку?

— Эта дружба себя исчерпала, — сказала Розмари озабоченно, склонившись над листком и делая на нем пометки.

— А как же Энн?

— Эта дружба, как мне кажется, тоже выдохлась. На самом деле я в раздумьях. — Она отложила ручку. — Я подумываю переехать отсюда. Но сначала решила тебя дождаться. Мне не хотелось, чтобы ты вернулась, а тут все шиворот-навыворот. Но я жила здесь из-за книги Дерека. Ну вообще-то, из-за Дерека. Ты же все знаешь сама.

— Дерека и Энн.

— Да, Дерека и Энн. Но теперь оставаться здесь нет никакого смысла.

Вот тут-то Карин и спросила:

— А ничего, если я схожу и проведаю Энн?

И Розмари ответила:

— Конечно, шагай. Правда, не стоит нам торопиться с решениями. Это ведь только задумка у меня такая была.

Карин шла по гравийной дороге и никак не могла понять, что же изменилось вокруг. Помимо облаков, которых на ее памяти никогда не бывало в лощине. А потом поняла. На лугах не паслись стада коров, и потому травы поднялись высоко, можжевеловые кусты разрослись и заслонили ручей, который прежде был хорошо виден от дороги.

На дальнем конце этой узкой и длинной лощины стоял белый дом, в котором жили Энн и Дерек. На дне лощины лежало пастбище, в прошлом году оно было плоским и аккуратным, посреди него вился прозрачный ручей. (Энн сдавала землю в аренду владельцу стада абердин-ангусской породы.) Поросшие лесом горные кряжи круто обрывались по обе стороны лощины и сходились на дальнем конце ее, за домом. В трейлер, который снимала теперь Розмари, раньше переезжали на зиму родители Энн, когда долину полностью засыпало снегом. Они хотели жить поближе к магазину, находившемуся в то время на развилке сельской дороги. Нынче здесь была лишь бетонная платформа с двумя отверстиями, в которых раньше стояли резервуары с горючим, и старый автобус с флагами вместо занавесок на окнах, в котором жили какие-то хиппи. Иногда они сидели на платформе и торжественно и старательно махали вслед проезжавшей мимо Розмари.

Дерек рассказывал, что у этих хиппи плантация конопли в лесу. Но у них он ничего не покупал, не доверял им.

Розмари отказывалась курить марихуану вместе с Дереком.

— С тобой у меня и так сплошные завихрения, — сказала она. — Не думаю, что от этого станет лучше.

— Как хочешь, — сказал Дерек. — Но это могло бы и помочь.

Энн тоже не курила анашу. Говорила, что становится дурочкой после этого. Она вообще не курила, даже затягиваться не умела.

Они не знали, что Дерек однажды дал Карин попробовать косячок. Она тоже не умела затягиваться, и ему пришлось ее научить. Она перестаралась — затянулась слишком сильно, и ее едва не стошнило. Они были в сарае, где Дерек хранил коллекцию камней, которые собирал в горах. Пытаясь удержать ее в сознании, он уговаривал ее посмотреть на камни.

— Просто смотри на них, — говорил он. — Рассмотри их. Видишь, какие краски. Не надо слишком вглядываться. Просто смотри и жди.

Но успокоили ее в конце концов не камни, а надписи на картонных коробках. Их была здесь целая гора, этих картонных коробок, в которые Энн упаковывала вещи, когда они с Дереком переехали сюда из Торонто несколько лет назад. На боку одной из них красовался силуэт игрушечного линкора и слово «Неустрашимый». Слово это было выведено красными буквами. Буквы эти мерцали и переливались, как будто были написаны неоновыми лампочками и посылали Карин приказ: добыть нечто большее, чем содержало в себе значение этого слова. Ей пришлось разложить слово на части и найти слова внутри его.

— Над чем это ты смеешься? — спросил Дерек, и она рассказала ему, чем занимается.

Слова каким-то чудом кувыркались и выпрыгивали сами собой.

Шустрый, мушиный, мурашиный, шина, шар, мыс, срам, марш, ус, ум, мыши, нерушимый. Нерушимый ус — подходит вполне, и буквы почти все.

— Восхитительно, — сказал Дерек. — Восхитительно, Карин. Нерушимый ус мышиный!

Ему не пришлось просить Карин не рассказывать об этом матери или Энн. Когда Розмари целовала дочку перед сном, она понюхала ее волосы и засмеялась:

— Боже, ну все провоняло, этот мне Дерек, отпетый старый анашист.

Это было в один из тех дней, когда Розмари была счастлива. Они ходили к Энн и Дереку ужинать на закрытой веранде. Энн сказала:

— Карин, пойдем со мной, поможешь мне достать мусс из формочки.

Карин пошла за ней, но вернулась, будто за мятным соусом.

Розмари и Дерек наклонились над столом и дразнили друг друга, вытягивая губы и громко чмокая.

Ее они не заметили.

Может, это было в тот самый вечер, перед отъездом, когда Розмари посмеялась над двумя стульями на заднем крыльце. Два старых, темно-красных складных стула из металлических трубок с подушечками на сиденьях. Они стояли «лицами» на запад, глядя на последние отблески заката.

— Эти старые стулья, — сказала Энн. — Да, зрелище то еще. Они остались от моих родителей.

— И ведь неудобные совершенно, — заметил Дерек.

— Нет-нет, — сказала Розмари, — они прекрасны, они — это вы. Я их люблю. Они будто говорят: Дерек и Энн. Дерек и Энн. Дерек и Энн смотрят на закат после дневных трудов.

— Если им хоть что-то видно сквозь эти заросли лозы, — сказал Дерек.

В следующий раз, когда Карин пошла в огород за овощами для Энн, она заметила, что стульев нет. Но не стала спрашивать Энн, что с ними стало.

Кухня Энн находилась в полуподвале, частично уходя под землю, — всего на четыре ступеньки спуститься. Карин сошла по лестнице и прижалась лицом к застекленной двери. В кухне стоял полумрак — окна находились высоко под потолком и перед ними густо росли кусты, Карин не приходилось бывать здесь при выключенном свете.

Но сейчас свет не горел, и сначала Карин подумала, что кухня пуста. А потом она разглядела кого-то за столом, это была Энн, но форма ее прически изменилась. Энн сидела спиной к двери.

Она подстриглась. Как у всякой седовласой матроны, ее короткие волосы курчавились на затылке. Она что-то такое делала в полумраке, двигая локтями, но Карин не могла разглядеть, что именно.

Она попробовала старый трюк — стала сверлить глазами затылок Энн, чтобы та обернулась, но не сработало. Тогда Карин легонько пробежала пальцами по стеклу. И наконец завыла: «У-ууууу!»

Энн встала и обернулась так неохотно, что у Карин промелькнуло дурацкое подозрение: видимо, Энн знала, кто стоит за дверью, видела, наверное, как Карин подходила к дому, и устроила ей засаду.

— Это я! Это я — твое потерянное дитя, — сказала Карин.