— Видишь вон тот чемодан? — спросила Энн. — На шкафу? Как думаешь, ты смогла бы встать на стул и просто его перевалить через край, чтобы я поймала? Я пробовала, но у меня голова закружилась. Просто стяни его, а я подхвачу.

Карин влезла на стул и потянула на себя чемодан, тот покачался на краю шкафа и упал в руки Энн. Она бездыханно поблагодарила Карин и шмякнула чемодан на кровать.

— Так, где мой ключ, вот он, мой ключик, — сказала она.

Замок был тугой, и застежки поддались с трудом. Карин помогала. Когда крышка откинулась, от кучи мятой ткани в нос ударил нафталиновый дух. Этот запах был хорошо знаком Карин по комиссионкам, где любила делать покупки Розмари.

— Это старые вещи твоей мамы? — спросила она.

— Карин! Это мое свадебное платье, — сказала Энн со смешком. — Просто оно завернуто в старую простыню.

Она сняла сероватую ткань и вытащила на свет ворох кружев и тафты. Карин расчистила место на кровати, и Энн начала медленно выворачивать платье налицо. Тафта шелестела, как листва.

— Тут и вуалетка, — сказала Энн, вытаскивая тонкую кисею, зацепившуюся за тафту. — Ох, надо было аккуратнее его хранить.

На юбке виднелась тонкая, длинная прорезь, будто по ней полоснули лезвием бритвы.

— Надо было его повесить, а не складывать, — сказала Энн, — завернуть в пакет из химчистки. Тафта такая хрупкая. Эта прореха оттого, что ткань долго лежала в сложенном виде. А ведь говорили мне. Никогда, никогда не складывай тафту.

Она принялась отделять слои ткани, приподнимая их один за другим с тихими вздохами воодушевления, пока наконец не вытряхнула из всего этого вороха нечто, по форме напоминавшее платье. Фата упала на пол. Карин подхватила ее.

— Сетка, — сказала она, но только для того, чтобы заглушить голос Дерека, звучавший в голове.

— Это тюль, — поправила ее Энн. — Тюль. Кружева и тюль. Какая жалость, что я его неправильно хранила. Странно, что оно еще уцелело, странно, что вообще не рассыпалось!

— Тюль, — повторила Карин. — Никогда не слышала про тюль. И про тафту тоже, кажется, впервые слышу.

— Когда-то из нее вовсю шили. Давным-давно…

— А у тебя нет фотографии, где ты в нем? Есть у вас фото с вашей свадьбы?

— У мамы с папой был альбом, но ума не приложу, куда подевался. Дерек не любитель свадебных фотографий. И вообще не любитель свадеб. И как я шла по улице в этом платье? Подумать только, ведь я была в нем в церкви в Стоко! С тремя подружками — Дороти Смит, Мюриэл Лифтон и Дон Чаллерей. Дороти играла на органе, Дон была подружкой невесты, а Мюриэл пела.

— А какого цвета платье было у подружки невесты?

— Светло-зеленого. Кружевное платье с шифоновыми вставками. Нет, наоборот, шифон с кружевной отделкой.

Энн произнесла это чуточку скептическим тоном, пристально изучая швы платья.

— А что пела девушка, которая пела?

— Мюриэл? «Хвалу любви». Хвала любви, что всей любви превыше, — но это церковный гимн. На самом деле в нем поется о божественной любви. Не знаю, кто его выбрал.

Карин потрогала тафту. Тафта была жесткой и прохладной.

— Примерь его, — попросила она.

— Я? — сказала Энн. — Да оно же в талии двадцать четыре дюйма всего. Это Дерек, что ли, поехал в город? Пленку свою повез?

Она не стала дожидаться, когда Карин ответит «да»: не могла же Энн не услышать звук мотора.

— Он считает, что должен сделать фотокаталог, — сказала Энн. — Не знаю, к чему такая спешка. Потом он собирается все разложить по коробкам и отметить ярлыками. Похоже, он считает, что никогда их больше не увидит. Он тебе не намекал, что это место уже продано?

— Еще нет, — сказала Карин.

— Нет. Еще нет. И я никогда бы этого не сделала, если бы мне не пришлось. И никогда не сделаю, если мне не придется. Но вообще-то, я думаю, что придется. Иногда приходится делать то, что необходимо. И не стоит устраивать из этого трагедию или воспринимать все как некое сведение личных счетов.

— А можно, я примерю?

Энн осмотрела ее и сказала:

— Давай, только надо очень осторожно.

Карин выскочила из туфель, стянула шорты и рубашку. Энн приподняла платье у нее над головой и опустила, на мгновение заключив девочку в белое облако. В кружевные рукава пришлось влезать очень бережно, пока их кончики не опустились на тыльные стороны ладоней Карин. Под этими рукавами руки Карин казались коричневыми, хотя она еще и не загорела даже. Пришлось застегнуть крючочки и петельки вдоль всего лифа, на воротничке сзади тоже были крючки и петли. Вокруг шеи Карин Энн туго завязала кружевную ленту. Под платьем на Карин были только трусики, и кружева кололи кожу. Эти кружева подстерегали ее, кусая тут и там, такого с Карин еще никогда не бывало. Она содрогнулась, когда кружево коснулось сосков, но, к счастью, лиф, рассчитанный на грудь Энн, был для Карин велик: ее грудки все еще были почти плоскими, правда, соски порой набухали, становились такими чувствительными, будто вот-вот лопнут.

Тафту пришлось расправить, чтобы не путалась между ног, и уложить красивым колоколом. А потом поверх нижней юбки легли оборки из кружев.

— А ты выше, чем я думала, — сказала Энн. — Можешь пройтись, только чуть приподними подол.

Она взяла с трюмо щетку и принялась расчесывать волосы Карин, укладывая их локонами на кружевных плечах.

— Каштановые волосы, — сказала Энн. — Помнится, в книжках часто описывали девушек: «у нее были каштановые волосы». Или еще говорили «цвета темного ореха» А знаешь, раньше действительно красили волосы орехом. Мама рассказывала, как девушки вываривали грецкие орехи и делали краску, а потом мазали этой краской волосы. Правда, если на руках оставались пятна, то они выдавали тебя с головой. Не так-то легко их оттереть. Постой-ка. — Она встряхнула фату, уложив ее поверх гладких волос Карин, и встала напротив нее, чтобы приколоть вуалетку шпильками. — Шляпка от нее куда-то подевалась, — сказала Энн, — наверное, я ее использовала для чего-то еще или дала кому-то надеть на свадьбу. Не помню. Все равно теперь этот убор смотрелся бы глупо. Он назывался «Мария Стюарт».

Она огляделась и вынула из вазы на трюмо шелковую ветку с яблоневым цветом. Ее осенила новая идея — использовать яблоневый цвет вместо свадебного убора, согнув в колечко проволочный стебель, так что шпильки пришлось вынуть. Стебель был тугой, но в конце концов Энн удалось-таки его согнуть. Довольная результатом, она приколола убор к волосам Карин, а потом отошла в сторону и мягко подтолкнула Карин к зеркалу.

— О! — сказала Карин. — Можно, я надену его, когда буду выходить замуж?

Она покривила душой. На самом деле Карин еще ни разу и не думала о замужестве. Она сказала это, чтобы доставить удовольствие Энн, после всех ее хлопот с этим платьем, и чтобы скрыть смущение от того, что она увидела в зеркале.