цветы! А теперь, Мистл, попей, поскольку тебя томит жажда, и смой с себя грязь. А я посмотрю, нет ли тут поблизости моих бывших хозяев. Правда, они так ленивы, что едва ли потащились бы за нами так далеко, да еще после еды. Возможно, несколько позже...

Итак, Мистл напилась холодной воды, вода заплескалась вокруг ее лап, когда она зашла в воду, ощущая, как в нее проникает холодок,— вот так свет ясного зимнего утра заглядывает в тоннель.

Мистл попила еще и почувствовала себя так, словно родилась заново. Казалось, она снова видит свет Камня, слышит эхо Безмолвия и знает, что ее послал сюда Камень.

Она никогда прежде не погружалась в воду, а сейчас окунулась, сначала робко, потом все смелее, и у нес захватило дух от прохладной свежести ручья. Вода брызнула Мистл в глаза, и свет раздробился на сверкающие брызги. Мистл глубоко вздохнула от удовольствия и принялась плескаться в воде, которая смывала нс только грязь, но и годы, проведенные в страхе, томи ищем тех, кто исповедовал запрещенную веру.

— Мистл! Мистл! Будь осторожна!

Мистл повернула голову и, взглянув на берег, поняла, что ее отнесло вниз по течению. Каддесдон, по-видимому боявшийся воды, изо всех сил бежал по берегу, чтобы не отстать от нее. Мистл тщетно попыталась нащупать дно, впала в панику и принялась барахтаться. Наконец она ощутила каменистое дно и выбрилась на берег. Хотя она устала и замерзла, ей стало весело.

— Это было удивительно,— сказала Мистл, поворачиваясь к солнцу и прикрывая глаза.

— Удивительно глупо! — ответил Каддесдон. — Я боялся, что ты утонешь. Могла бы по крайней мере предупредить, что умеешь плавать!

— А я не знала, что умею, — призналась она, подставляя солнцу правый бок. Там, откуда я родом, нет ручьев.

Каддесдон рассеянно произнес: «А-а!» — и огляделся, проверяя, надежно ли они укрыты от посторонних глаз. Затем он заметил, что у Мистл очень усталый вид и она вот вот заснет глубоким сном, и легонько подтолкнул ее. Они направились вдоль берега, пока не нашли укромное местечко в густой траве, где при желании можно было вырыть нору.

— А грайки не станут тебя искать? Вдруг они заметят, что я ушла и, значит, не умерла? — Она еле ворочала языком, задавая эти вопросы.

— Вероятно. Но день сегодня солнечный, а грайки не особенно беспокоятся о том, чего не могут видеть. И вообще, у них есть дела поважнее. Я пропадал и раньше, а они считают меня трусом, который побоится убежать далеко. Но я полагаю, что на этот раз я действительно убегу.

— О, — вздохнула Мистл с облегчением. Она слишком устала, чтобы задавать вопросы. Пока она в безопасности... Она вытянулась, обсыхая на солнышке, и снова прикрыла глаза, отдаваясь блаженному ощущению покоя. Мистл зевнула, еще раз вздохнула и погрузилась в продолжительный сон без сновидений.

❦

Когда Мистл проснулась, солнце все еще светило, трава была теплой и, хотя все тело ныло, она хорошо себя чувствовала. Открыв глаза, она увидела, что Каддесдон дремлет. Но он славно потрудился: приготовил целую гору еды и вырыл временную нору — за ним высилась кучка коричневой земли.

Мистл взглянула на Каддесдона и заметила, что сейчас он выглядит старше, чем ей показалось вначале. В его чертах запечатлелись тревоги и заботы, на лбу обозначились морщины, нос был кривоват. В целом он выглядел скорее неопрятным, чем грязным, словно у него были дела поважнее забот о собственной внешности. Она разглядела шрамы у него на боках. Мистл прекрасно знала, откуда они, — у многих кротов в Эйвбери были точно такие же следы когтей гвардейцев.

В тот самый момент, как Мистл пошевельнулась, он открыл глаза и сказал:

— Поешь, а потом попей. И ничего не говори, а то не сможешь остановиться.

— Хорошо,— ответила она и неторопливо принялась за еду, чувствуя себя с Каддесдоном совсем непринужденно.

— Ты знаешь, где мы находимся? — наконец спросила Мистл.

— Я как раз размышлял над этим вопросом. Мне кажется, что мы у ручья, который затем становится рекой, впадающей в великую Темзу. Если это так, то кроты, живущие к югу отсюда, зовут этот ручей Кеннет.

— А в какой стороне находится Эйвбери? — спросила она.

Он указал на северо-запад.

— А Аффингтон?

— Вверх по склону, на северо-восток, по известнякам, а потом нужно еще пройти очень пологий путь.

— Значит, я сбилась с пути,— решила Мистл.

— Почему? Только не говори мне, что ты из Эйвбери.

Она кивнула, и Каддесдон рассмеялся:

— В таком случае, кротиха, тебя бы не убили,— конечно, при условии, что у грайков хватило бы ума допросить тебя перед тем, как убить. Мы двигались к Эйвбери и отклонились к югу лишь потому, что дорога стала скверной да и червей маловато. Не сомневайся, они бы тебя в два счета туда доставили, а в этом мало приятного. Ведь Эйвбери похож на Данктон: оттуда так же трудно выбраться.

— А почему они туда направлялись? И... и кто ты такой? — спросила Мистл.

— Их послал сам Вайр, чтобы обложить Эйвбери налогом.

Так как было ясно, что Мистл не знает, кто такой Вайр, а следовательно, и кто такой сам Каддесдон, то он, в соответствии с особенностями своего стиля, быстро успокоил ее:

— Вайр — это сидим, управляющий Баклендом да и всей южной частью кротовьего мира. Я, конечно, не могу сказать, что он — мой близкий друг, но можешь поверить мне на слово — это крот, которому подчиняются другие. В данный момент он никуда не выходит, так как, говорят, у него стригущий лишай, что весьма прискорбно для самого Вайра, но огорчает далеко не всех его приближенных. Вероятно, слишком уж часто он совал нос в печально знаменитые тоннели Слопсайда, там и подцепил эту заразу. Возможно, на него разгневалось Слово!

Мистл, которая понятия не имела, о чем толкует Каддесдон, хотя и знала, что такое Бакленд, не на шутку встревожилась при упоминании о Слове.

— Не беспокойся, я не грайк, если ты об этом подумала. И я не принадлежу к последователям Слова.

Мистл открыла рот от изумления, так как никогда в жизни не слышала, чтобы кто-нибудь, за исключением Виолеты, открыто признавался в таких вещах.

— Правда, ты можешь спросить, почему я оказался в их компании? — продолжал Каддесдон.— Отвечаю: я — презренный трус, и, когда гвардеец говорит: «Пляши!» — я пляшу. Меня послали их обслуживать, что