22 ноября Жан Даниэль обедал с Фиделем Кастро в гостиной его летнего дома на пляже Варадеро. Часы показывали 13:30 по вашингтонскому времени, которое совпадало с Гаваной. Когда Даниэль задал Кастро очередной вопрос о Карибском кризисе, зазвонил телефон. Секретарь в униформе кубинских повстанцев сообщил, что г-н Дортикос, президент Республики Куба, срочно хочет поговорить с премьер-министром. Кастро взял трубку. Даниэль услышал, как Кастро сказал: «Como? Un atentado?» («Что? Покушение на убийство?») Он повернулся, чтобы сказать Даниэлю и секретарю, что в Кеннеди стреляли в Далласе. После чего Кастро вернулся к телефонному разговору. Он громко воскликнул: «Herido? Muy gravemente?» («Ранен? Очень серьезно?»){406}.

Когда Кастро повесил трубку, он трижды повторил: «Es una mala noticia» («Это плохая новость»). Он молчал, ожидая очередного звонка с подробностями. Когда он начал размышлять о том, кто мог напасть на Кеннеди, поступил второй звонок: все надеялись, что президент жив и его еще можно спасти. Кастро с явным удовлетворением сказал: «Если они смогут это сделать, считайте, что его уже переизбрали»{407}.

Ближе к 14:00 Кастро и Даниэль устроились у радио, чтобы послушать последние новости. Рядом стоял Рене Вальехо, представитель Кастро на переговорах с Кеннеди. Он переводил новости NBC, транслируемые из Майами. Наконец все услышали: президент Кеннеди мертв.

Кастро встал, посмотрел на Даниэля и сказал: «Все изменилось. Нас ждут перемены»{408}.

После смерти Кеннеди Линдон Джонсон ввел мораторий на любой диалог между Белым домом и Фиделем Кастро, который все еще стремился к нему. Во время встречи в ООН 4 декабря Карлос Лечуга сообщил Уильяму Эттвуду, что «он получил письмо лично от Фиделя с поручениями переговорить о конкретном плане действий»{409}. Эттвуд запросил Белый дом, что ему ответить Кастро. Гордон Чейз ответил, что вся политика находится в процессе пересмотра новой администрацией, и посоветовал набраться терпения{410}. Эттвуд не знал, что после стремительной смены президентов бывший сторонник сближения государств Чейз уже почувствовал грядущие изменения политического климата и уже примкнул к тем, кто разворачивал политику Кеннеди на 180º. 25 ноября Чейз отправил докладную записку советнику по вопросам национальной безопасности Макджорджу Банди, в которой говорилось: «В принципе, события 22 ноября показали, что примирение с Кастро является еще более сомнительным вопросом, чем казалось раньше. И если я считаю, что президент Кеннеди смог бы договориться с Кастро и сделал бы это с минимальным накалом страстей внутри страны, то я не уверен, сможет ли это президент Джонсон»{411}.

Чейз также признавал, что прокастровский имидж Освальда вряд ли будет способствовать сближению: «Кроме того, сам факт, что Ли Освальд был объявлен сторонником Кастро, может затруднить сближение с Кубой, хотя никто не скажет, насколько»{412}.

Поэтому бывший сторонник идей Кеннеди писал: «Если считать, что перспективы примирения с Кастро еще более призрачны сейчас, чем они были до 22 ноября, то нынешние попытки Билла Эттвуда лишены какого-либо смысла»{413}.

После того, как в течение двух недель Эттвуд не получал от Чейза никаких новостей, наконец-то у него появился шанс услышать ответ от самого президента Джонсона, когда 17 декабря тот посетил постпредство США в ООН в Нью-Йорке. За обедом Джонсон сказал Эттвуду, что «он “с интересом” прочитал его хронологический отчет о Кубинской инициативе»{414}.

«Это был конец», – писал Эттвуд 20 лет спустя, говоря о сворачивании «взаимоотношений с Кубой»{415}. Они фактически умерли 22 ноября 1963 г. вместе с Джоном Кеннеди. Никакой другой президент США в XX в. не смог их оживить.

Вопреки усиливающимся разногласиям кубинская сторона не сдавалась. Вдохновленный прогрессом в отношениях с Кеннеди, Кастро продолжал искать пути диалога с Соединенными Штатами, несмотря на молчание президента Джонсона в ответ на его предложения. В феврале 1964 г. Лиза Ховард вернулась из очередной командировки на Кубу с необычным «устным посланием» Линдону Джонсону от Фиделя Кастро. В своем послании Кастро зашел очень далеко, пытаясь побудить Джонсона набраться мужества, как Кеннеди, и начать диалог с врагом номер один, т. е. с ним. Самого врага склонил к диалогу совет другого врага Кеннеди – Хрущева, а затем мужество самого Кеннеди. Теперь Кастро, подражая примеру Кеннеди, пытается хотя бы просто вывести Джонсона на разговор с врагом. И его обращение больше походило на письмо отзывчивого друга, а не врага. Словно Кеннеди, переступая черту, взял с собой и Кастро. Кастро сказал Ховард:

«Пожалуйста, передайте президенту, что я хорошо понимаю, какого политического мужества стоило Кеннеди попросить вас [Лизу Ховард] и посла Эттвуда позвонить моему помощнику в Гаване и инициировать диалог по урегулированию наших разногласий… Надеюсь, что вскоре мы сможем возобновить телефонные переговоры посла Эттвуда и Гаваны с того места, на котором они прервались… хотя я понимаю, что в связи с грядущими выборами все может быть отложено до ноября.

Скажите президенту (и я не могу не обратить на это особое внимание), что я искренне надеюсь, что Куба и Соединенные Штаты смогут в конечном итоге найти возможность сесть и в обстановке доброжелательности и взаимного уважения обсудить наши разногласия. Я полагаю, что у нас с вами нет предмета спора, который нельзя было бы урегулировать в атмосфере взаимопонимания. Но сначала, конечно, необходимо обсудить наши разногласия. Сейчас я уверен в том, что эта враждебность между Кубой и Соединенными Штатами является противоестественной и нецелесообразной и ее можно преодолеть…

Скажите президенту, что я полностью осознаю необходимость абсолютной секретности, если он решит идти путем Кеннеди. Я все хранил в тайне тогда… И храню до сих пор… и сегодня раскрывать ее не намерен»{416}.