– Потом вы поможете мне выбраться отсюда, – сказал он. – Я понимаю, что вы не хотите впутывать полицию. Если Проктор…

– Именно. Он боится полиции и сделает все, чтобы не приводить ее сюда. Дело не в том, что он когда-то что-то натворил, а просто этот пустырь – все, что у него есть. Построив автостраду, они заточили его тут – знаете, он никогда отсюда не выходит. Удивительно, что он выжил.

Мейтланд затолкал в рот расползающееся и капающее на пол яйцо.

– Проктор чуть не убил меня, – заметил он, облизывая пальцы.

– Он подумал, что вы хотите занять его логово. Вам повезло, что я оказалась рядом. Он очень сильный. Когда ему было 16 или 17, он выступал на трапеции в передвижном цирке. Это было до того, как приняли законы об охране труда. Он упал с высоты и повредился в мозгах. С умственно дефективными и ненормальными обращаются ужасно – если они не подготовлены к отправке в приют, то совершенно беззащитны.

Мейтланд кивнул, поглощенный едой.

– И давно вы живете в этом старом кинотеатре?

– На самом деле я здесь не живу, – ответила она с высокомерным жестом. – Я живу с… друзьями неподалеку от Харроу-роуд. В детстве меня воспитывали одну, и я не люблю, когда вокруг много народу – вы, наверное, меня поймете.

– Джейн… – Мейтланд прокашлялся. От твердого печенья и обжигающих яиц дюжины ран во рту открылись. Отвыкшие от еды десны, губы и мягкое нёбо щипало. Он неуверенно посмотрел на молодую женщину, понимая всю свою зависимость от нее. В 70 ярдах поодаль по автостраде ехали машины, везя людей домой, на семейный обед. Сидение у примуса с молодой женщиной в этой убогой комнатенке почему-то напомнило ему первые месяцы брака с Кэтрин и их формальные застолья. Хотя Кэтрин сама обставляла квартиру, по сути, не советуясь с Мейтландом, он чувствовал такую же зависимость от нее и то же удовлетворение от нахождения среди чужой мебели. Даже их нынешний дом был спроектирован так, чтобы избегать риска чрезмерной фамильярности.

Мейтланд сознавал, что Джейн сказала правду насчет спасения его жизни, и вдруг ощутил свой долг перед ней. Его запутала смесь теплоты и агрессивности в этой девушке, ее переходы от прямоты к явной уклончивости. Он все чаще и чаще ловил себя на том, что смотрит на ее тело, и его раздражала собственная сексуальная реакция на ту бесцеремонность, с которой эта женщина выставляла себя.

– Джейн, я бы хотел, чтобы вы сейчас позвали Проктора. Вы и он можете поднять меня по откосу и оставить у дороги. Я сумею кого-нибудь остановить.

– Конечно. – Она прямо посмотрела ему в глаза и, чуть улыбнувшись, рукой отвела с шеи волосы. – Проктор вам помогать не станет, но я попытаюсь – а вы страшно тяжелый, даже несмотря на истощение. Слишком много дорогих обедов, возмутительное уклонение от налогов продолжается. А от переедания вы, наверное, получаете какую-то эмоциональную защищенность…

– Джейн! – В раздражении Мейтланд стукнул почерневшими кулаками по ящику, разбросав бумажные тарелки по полу. – Я не собираюсь звонить в полицию. Я никому не сообщу про вас и Проктора. Я благодарен вам – если бы вы меня не нашли, я бы, наверное, сдох здесь. Никто ничего не узнает.

Джейн пожала плечами, уже потеряв всякий интерес к словам Мейтланда.

– Придут люди…

– Не придут! Рабочему, который отбуксирует мою машину отсюда, наплевать на все, что здесь делается. Последние три дня 100 раз мне это доказали.

– Ваша машина стоит кучу денег?

– Нет – она теперь никуда не годится. Я сжег ее.

– Знаю. Мы видели. Почему же не оставить ее здесь?

– В страховой компании захотят на нее посмотреть. – Мейтланд резко взглянул на нее. – Вы видели огонь? Боже милостивый, почему же вы не помогли мне тогда?

– Мы не знали, кто вы такой. Сколько стоила машина?

Мейтланд посмотрел на ее открытое детское лицо с этим выражением наивной испорченности.

– И в этом все дело? Потому вы и не хотите, чтобы я ушел? – Он утешительно положил руку ей на плечо и продолжал держать, когда девушка попыталась убрать ее. – Джейн, послушайте меня. Если вам нужны деньги, я вам дам. Ну, сколько вам нужно?

Ее вопрос прозвучал по-деловому, как у усталого кассира.

– А у вас есть деньги?

– Да, есть – в банке. В машине мой бумажник с 30 фунтами. Ключи у вас – откройте багажник, пока туда не забрался Проктор. Вы выглядите довольно быстроногой.

Не обращая внимания на его враждебность, Джейн полезла в сумочку, достала оттуда заляпанный маслом бумажник и положила на постель рядом с Мейтландом.

– Все здесь – пересчитайте. Давайте! Пересчитайте!

Мейтланд открыл бумажник и посмотрел на пачку отсыревших банкнот. Сдержав себя, он начал заново:

– Джейн, я могу вам помочь. Чего вы хотите?

– От вас ничего. – Она достала кусок жевательной резинки и стала свирепо жевать. – Это вам нужна помощь. Вы слишком много напортачили самостоятельно. Давайте взглянем правде в глаза – вы несчастны с вашей женой. А здесь, в этом диком окружении, вам нравится.

Мейтланд ждал, когда она закончит.

– Хорошо, возможно. Только помогите мне выбраться отсюда.

Она встала перед ним, заслонив путь к двери; в глазах ее горела злоба.

– Вы все время так высокомерны! Никто вам ничего не должен, так что прекратите все эти «нужно, нужно, нужно»! Вы разбили свою машину, потому что слишком быстро ехали, а теперь жалуетесь, как ребенок. Только мы нашли вас вчера ночью…

Мейтланд отвел глаза от ее свирепого взгляда и вдоль стены направился к двери. Этой ненормальной молодой женщине был нужен кто-то, на ком вымещать злобу – старый бродяга слишком туп, но сам он, истощенный и с покалеченной ногой, представлял идеальную мишень. Первого же проявления благодарности хватило, чтобы завести ее…

Когда он проходил мимо, Джейн схватила его за локоть, положила его руку на свои узкие плечи и, как учитель танцев, ведущий беспомощного новичка, повела к лестнице.

Мейтланд ступил на яркое солнце. Высокая трава зашуршала вокруг его ног, ласкаясь, как обрадованная собака. Напитанная весенним дождем трава выросла на четыре фута и доставала Мейтланду до груди. Он неуверенно оперся на молодую женщину. В сотне ярдов на востоке протянулся высокий пролет виадука, и Мейтланд увидел бетонный кессон, на котором писал свои послания. Остров казался больше и с более четкими очертаниями – лабиринт низин и ям. На нем дико и буйно разрослись трава и кусты, словно остров двигался назад во времени к более ранним, первобытным временам.

– Мои надписи – это вы их стирали?

– Проктор. Он так и не научился читать и писать. Он ненавидит всякие слова.

– А деревянные щиты? – Мейтланд чувствовал обиду на обоих – и на Проктора, и на эту молодую женщину.

– Это он поправил их – сразу же после аварии, пока вы еще сидели в машине оглушенный.