но обладал большим политическим весом. Председатель Совета народных комиссаров, он формально являлся главой правительства. Более того, он был одним из ближайших помощников Сталина. Его назначение наркомом иностранных дел произвело желаемый эффект в Берлине, где 5 мая пресса получила указание прекратить нападки на Советский Союз.

В тот же день Карл Шнурре, глава восточно-европейского торгового отдела германского министерства иностранных дел, сообщил советскому поверенному в делах Сергею Астахову, что чешская фирма-производитель оружия "Шкода", находившаяся под германским контролем, выполнит ранее заключенные контракты на поставки оружия в СССР. Астахов спросил, не будет ли Германия заинтересована в возобновлении переговоров по заключению торгового договора, которые Берлин прервал несколько месяцев назад. 17 мая Астахов снова обсуждал со Шнурре заключение торгового договора, заявив, что во внешней политике между Германией и Советским Союзом нет конфликтов, и таким образом нет причины для вражды между странами, также отметив, что переговоры с Великобританией и Францией не выглядят перспективными. На следующий день Риббентроп лично направил инструкции германскому послу в СССР графу Фридриху Вернеру фон дер Шуленбургу дать "зеленый свет" торговым переговорам. Наживка была насажена на крючок. Молотов настаивал, что для экономических отношений сначала должна быть установлена "политическая основа".

Конечно, подозрительность с обеих сторон никуда не делась. Сталин боялся, что Берлин будет использовать информацию о советско-германских переговорах как инструмент для подрыва советских дипломатических усилий по переговорам с Великобританией и Францией. Гитлер также опасался, что Сталин использует информацию о советско-германских переговорах, чтобы помешать Германии заключить союз с Японией и Италией.

Заключению военного союза между Германией, Италией и Японией в 1939 препятствовало расхождение во взглядах на то, кто является основным противником. Берлин хотел, чтобы союз был направлен против Великобритании и Франции. В Токио же хотели направить военный союз против СССР. Но переговоры продолжались и в августе 1939. И о постоянных усилиях Японии привлечь Германию к антисоветскому военному альянсу было известно в Москве благодаря советскому разведчику Рихарду Зорге.

Раздраженные препятствиями, которые Япония ставила их планам, Гитлер и Муссолини 22 мая заключили двухсторонний "Стальной Пакт". На следующий день Гитлер обратился к своим генералам с речью, в которой подчеркнул неизбежность войны с Польшей, победа в которой не будет бескровной, как в случае с Чехословакией. Если Англия и Франция попытаются помешать, они потерпят военное поражение. Также Гитлер отметил: "Вероятно, Россия не будет мешать нам в уничтожении Польши. Но если Россия попытается, наши отношения с Японией могут стать ближе". Необычно, что слова Гитлера почти сразу же попали в прессу. Пять дней спустя, 28 мая, произошел первый относительно крупномасштабный бой у Номонхана. Совпадение по времени речи Гитлера и попытки наступления отряда Ямагаты было случайным, но в Москве это совпадение могло показаться зловещим.

Гитлер и Риббентроп, вероятно, размышляли над заявлением Молотова, что для экономических отношений должна быть установлена политическая основа, но быстрого ответа они не дали. Чтобы ускорить события, Астахов 14 июня встретился с Парваном Драгановым, болгарским послом в Берлине, которого советские и германские дипломаты использовали как неофициального посредника. Астахов объяснил, что СССР вынужден выбирать из трех альтернатив: подписать договор с Англией и Францией, продолжать переговоры с ними или заключить соглашение с Германией. Третий вариант, как сказал Астахов, "наиболее близок к желаниям Советского Союза". Далее Астахов заявил, что "если Германия объявит, что не нападет на СССР, или заключит с ним пакт о ненападении, СССР воздержится от заключения договора с Англией". Как и ожидалось, Драганов на следующий день сообщил об этом разговоре в германское министерство иностранных дел. Через два дня Шуленбург встретился с Астаховым в Берлине, и сообщил, что Германия признает связь между экономическими и политическими отношениями, что Германия готова к переговорам, и что эта информация исходит от самого Риббентропа и полностью отражает мнение Гитлера.

Дипломатическая ситуация была сложной. СССР вел трудные переговоры с Великобританией и Францией, и, хотя Сталин, вероятно, был уверен в прочности своих позиций, все еще оставалось место для сомнений. В конце концов, гарантии, которые Франция дала Чехословакии, были не менее однозначными, чем англо-французские гарантии, недавно предоставленные Польше. Англия и Франция один раз уже прогнулись под угрозами Гитлера, и никто не мог быть уверен, что этого не случится снова, особенно известный своей подозрительностью советский диктатор. И нельзя сказать, что подозрения Сталина были необоснованы. Нежелание Чемберлена заключить союз с СССР было откровенным и неприкрытым - возможно, намеренно. В июне Чемберлен был вынужден неохотно признать, что союз с Москвой как минимум будет иметь "значительную психологическую ценность". Однако, признав это, Чемберлен был намерен заставить Сталина "заключить невыгодную сделку", потому что был уверен, "что Россия не может позволить себе прервать переговоры". Такое поведение было подкреплено мнением Уильяма Буллита, американского посла в Париже, который посоветовал британцам следующее: хотя он убежден в полезности соглашения с СССР, он "еще более убежден, что мы не достигнем выгодного соглашения, если создастся впечатление, что мы бегаем за ними". Совет Буллита был хорошо принят в Лондоне, отчасти благодаря его дипломатическому опыту (он был первым послом США в СССР), отчасти благодаря его близости к президенту Рузвельту, и, конечно, потому что это было именно то, что Чемберлен хотел слышать, и мнение Буллита вполне совпадало с его собственной антипатией к СССР. Вся глубина негативного отношения Чемберлена к Советскому Союзу раскрывается в рассекреченных британских документах. 2 июля 1939 он конфиденциально писал: "я так скептически настроен относительно русской помощи нам, что не думаю, будто наше положение станет значительно хуже, если нам придется вступить в войну без них". Спустя две недели, несмотря на то, что британской разведке стало известно о секретных советско-германских переговорах, на заседании правительства 19 июля "премьер-министр сказал, что не верит в реальную возможность соглашения между советской Россией и Германией".

И все же, несмотря на свое отвращение к переговорам с СССР, Чемберлен признавал, что эти переговоры нужны. Даже если реальный военный союз между Великобританией и СССР невозможен, хотя бы видимость прогресса в этом направлении была необходима, чтобы попытаться заставить Гитлера отказаться от нападения на Польшу и чтобы удовлетворить британское общественное мнение, все более враждебно настроенное к так дискредитировавшей себя политике умиротворения. Поэтому переговоры продолжались.

Но тому, что они продолжались так медленно и безрезультатно, было причиной не только нежелание британцев. Сталин тоже был намерен заставить Англию "заключить невыгодную сделку" и в затягивании переговоров есть и его вина. Переговоры велись в Москве, и советская сторона почти всегда более быстро отвечала на вопросы и предложения, чем британская, которой иногда требовалось